— Как только я там с ними всё утрясу, разрешите поехать по полкам, очень там дел много, — и Алёшкин вкратце повторил задание начсанарма, только что рассказанное им комиссару.
— Он вам ещё не докладывал об этом? — спросил комдив Марченко.
Тот, сразу смекнув в чём дело, ответил:
— Конечно нет, ведь он только на минутку ко мне зашёл.
— А, ну хорошо, — уже довольно заметил комдив. — Так как вы думаете? По-моему, он правильное принял решение. По полкам ему сейчас нужно обязательно проехать, — вновь обратился он к комиссару.
А так как Марченко уже и сам до этого одобрил план Бориса, то к удивлению стоявшего здесь же адъютанта комдива, согласно кивнул головой.
Как впоследствии рассказывал друзьям адъютант, это был чуть ли не первый раз, когда у командира и комиссара дивизии мнения совпали без вмешательства штаба армии.
Видя такое благожелательное отношение комдива, Алёшкин решился на некоторую вольность:
— Товарищ командир дивизии, — обратился он, — разрешите, пока идёт приёмка-сдача дел в медсанбате, и пока мы будем выполнять задание санотдела армии, мне находиться в медсанбате.
Комдив взглянул на комиссара и, заметив, что тот собирается что-то сказать и, конечно, предполагая, что это будет возражение, поспешил ответить:
— Ну что же, это правильно, живите пока там. Телефон в медсанбате есть, будете держать связь со мной по телефону.
— Слушаюсь, — радостно сказал Борис, заметив в глазах комиссара весёлые, насмешливые огоньки.
А тот, желая, видимо, подлить масла в огонь, вдруг, как бы в раздумье, сказал:
— Но всё-таки нахождение начсандива в медсанбате для нас может быть не совсем удобно.
— Чепуха, — перебил его комдив, — в случае нужды свяжемся по телефону. Нечего вам болтаться здесь, там будете поближе к своей медицине. Тем более, что всё равно штаб дивизии будет передислоцироваться, вот тогда и решим, нужно ли вам переезжать к нам. У вас всё? — обратился он к Борису.
— Так точно, всё.
— Ну, тогда можете идти. Да, — повернулся он к комиссару, — у вас к начсандиву ничего нет?
Тот отрицательно мотнул головой, делая вид, что он на Алёшкина немного сердит. Это, видимо, обрадовало комдива, потому что он ещё доброжелательнее сказал:
— Идите, товарищ Алёшкин, поторопите там комбатов и приступайте к выполнению заданий санотдела. Передайте командирам полков, что я буду сам контролировать выполнение ими этих распоряжений, а о ходе их каждые три дня докладывать лично мне.
— Есть, — ответил Алёшкин, и, повернувшись, вышел из землянки.
Часа через два он сидел в штабе медсанбата, где в это время происходила отчаянная перепалка между Перовым и Фёдоровским. Первый настаивал, чтобы сдать все дела сегодня же, а второй заявлял, что на оформление приёмки им придётся потратить по крайней мере неделю.
Когда Борис появился в штабе батальона, Виктор Иванович, поздоровавшись, немедленно обратился к нему:
— Товарищ начсандив, это же безобразие! Начсанарм настаивает, чтобы я немедленно ехал принимать госпиталь, а товарищ Фёдоровский собирается растянуть приёмку дел чуть ли не на целый месяц! Ведь сейчас не мирные годы!
Алёшкин взглянул на Фёдоровского. Это был толстенький, коротконогий, седоватый мужчина лет пятидесяти, с какими-то узкими, неопределённого цвета глазами, с большими мешками под ними и подозрительно красным припухшим носом. В петлицах он имел две шпалы, то есть был военврачом второго ранга.
Тот, в свою очередь, услышав обращение Перова и поняв, что в комнату вошёл старший по положению, встал и, повернувшись лицом к Борису, собрался что-то возражать. Но увидев, что его непосредственное начальство по званию ниже его — всего только врач третьего ранга, да и по летам моложе лет на двадцать, растерянно заморгал своими белёсыми ресницами. Он был, видимо, удивлён, обескуражен и рассержен тем, что ему придётся подчиняться этому юнцу. Однако сказать ничего не успел, потому что Алёшкин, видя его растерянность, решил ею воспользоваться.