Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 2

Борис сбросил с себя шинель, снял полевую сумку, противогаз, снаряжение с пистолетом, выдернул ремень и, подпоясавшись, направился к стоявшему в углу комнаты умывальнику, чтобы умыться. За это время он успел разглядеть изменившуюся обстановку комнаты. В ней было два окна, между ними Венза поставил небольшой стол, посередине которого аккуратной стопочкой лежали дела санитарной службы дивизии. По бокам стола стояли две табуретки, между ними — стул. Вдоль стен комнаты находились две солдатские кровати, с набитыми сеном тюфяками, покрытые простынями и серыми одеялами. В изголовьях обеих кроватей лежали соломенные подушки в белых наволочках. В углу у входа стоял умывальник, рядом вешалка. В противоположном углу на старом одеяле лежал Джек в своей любимой позе, положив голову на передние лапы, и внимательно следил глазами за всем, что делал его хозяин.

— Так, говоришь, в 51-м стрелковом полку был? Мне уже комдив об этом сообщил. Ему командир полка докладывал, как ты там шуровал, как заставил их быстрее шевелиться с помывкой, как дезкамеру им изобрёл. Между прочим, знаешь, что командир дивизии сказал о тебе? «Кажется, мы в Алёшкине не ошиблись, толковый начсандив будет!» Ну, я промолчал, рано ещё тебя хвалить. Да и с комдивом соглашаться не хотелось, но вообще-то ты начал неплохо, давай и дальше так. Помни только, что обо всём ты должен прежде всего ставить в известность меня, а уж потом комдива. Я сегодня здесь случайно оказался, проездом, Зинаиде Николаевне показаться. Узнал, что ты едешь «домой», ну и решил тебя подождать. В другой раз, как приедешь, так сейчас же мне звони. А сейчас позвони, доложись комдиву. Да, меня ты не видел, понял?

Алёшкин подошёл к столу и, сняв трубку с полевого телефона, попросил ответившего ему «Ястреба» соединить с «Шестым». Услышав в трубке голос комдива, Борис доложил:

— Товарищ «Шестой», докладывает «Тринадцатый» (это был код начсандива). Только что вернулся от «Двадцать пятого» (код 51-го стрелкового полка). Завтра выезжаю к «Двадцать шестому» (код 41-го стрелкового полка). У «Двадцать пятого» всё благополучно, вероятно, начнут с завтрашнего дня. … Да, полностью. Камеру заканчивали, когда я уезжал. Да. … Здесь? Простите, я только что приехал, ещё не видел. … У вас? Значит, уже передачу закончили. А, уехали. Слушаю… Нет, не видел. Есть! Слушаюсь! — и Борис положил трубку.

— Спрашивал, не встречал ли я вас. Сказал, что только что у него были Перов и Фёдоровский, докладывали о сдаче-приёмке медсанбата. Ругался, зачем в траншею лазил, приказал больше этого не делать, — передал Борис Марченко содержание своего разговора с комдивом.

— В самом деле, незачем тебе ходить по окопам, не дело это начсандива, храбрость нам свою показывать не нужно. Ну, ладно, ужинай да отдыхай, а я поеду в штаб. Завтра, может быть, в 41-м полку увидимся, я тоже туда собираюсь. Пока, — и Марченко, сидевший у стола в шинели, надел свою пограничную фуражку, с которой он пока ещё не расставался, и вышел из комнаты.

Почти сейчас же появился с дымящимся котелком Венза, а за ним с чайником и Игнатьич. Джек, увидев Игнатьича, приветливо постучал хвостом, однако с места не встал.

Борис с удовольствием принялся за ужин, состоявший из большой котлеты и более чем полкотелка хорошо намасленной гречневой каши. Игнатьич, поставив чайник на стол, обратился к Алёшкину:

— А наш новый-то командир, видать, человек вредный…

— Это ещё почему? С чего ты взял?

— Как же, во-первых, потребовал, чтобы Скуратов немедленно переселился. «Я, — говорит, — только с комиссаром согласен вместе жить, да на новом месте и с ним мы будем жить отдельно, а устраивать у себя общежитие не желаю!» Младший лейтенант уже в штаб переселился. А потом, видишь, и Джек ему не угодил. Правда, Джек, этот чёрт проклятущий, при каждом появлении нового комбата ворчать начинал, но ведь не кусал же его! Так нет: «Чья это собака? — говорит, — Начсандивовская? Ну вот, пусть и поселяется вместе с ним. Увести немедленно или вон, — говорит, — на улицу, под крыльцо поселить». Ну, мы с Вензой сюда его привели.

— Комиссар дивизии, как пришёл, хотел его погладить, — вмешался Венза, — а он как зарычит, как оскалится, тот руку отдёрнул и говорит: «Ну и злющий пёс!» А по-моему, не злой, меня вот не кусает, — и с этими словами, подойдя к Джеку, протянул к нему руку, видимо, желая погладить его или почесать за ушами.

Всё произошло в какое-то мгновение. Раздался короткий рык, щёлканье зубов и крик Вензы. Из прокусанного пальца закапала кровь. Парень, чуть не плача, сказал:

— Пёс ты несуразный, ведь я тебя кормлю, гулять вывожу! Как же тебе не стыдно?!

Игнатьич ухмыльнулся:

— Э, брат Венза, при Борисе Яковлевиче и я его гладить боюсь, так что ты лучше тоже не пробуй.

— Пойдите, Венза, в перевязочную, пусть вам перевяжут рану, да противостолбнячную сыворотку введут, — сказал Алёшкин.

Он обернулся к Джеку:

— А ну, пойди сюда, безобразник. Ты зачем же это своих кусаешь? — Борис взял в руки тонкий ремешок от полевой сумки. — А ну, иди, иди же!