Но вот кончилась лежнёвка, пролетели полтора десятка километров шоссе, и машина снова свернула в лес, переехав железную дорогу около станции Жихарево. До госпиталя оставалось около двух километров. Здесь шла, хотя и просёлочная лесная дорога, но хорошо наезженная, плотная и лишь в двух местах имевшая недлинные гати и мостики, проложенные через болотистые речушки. Дорога эта вилась между высокими елями и соснами и, как говорили наши лётчики, не раз проверявшие маскировку тыловых учреждений армии с воздуха, почти совсем незаметная.
Хорошей маскировке подъездов и палаток госпиталя Борис особенно и не удивлялся. Они умудрялись маскировать подъездные пути, землянки и палатки медсанбата так, что приезжавшие из тыла работники, приближаясь к ним на несколько десятков шагов, не могли их разглядеть. Причём на создание такой маскировки отводилось всего несколько часов, а через пять-шесть дней всё нужно было начинать сначала на новом месте дислокации. Госпиталю, простоявшему на одном месте более полутора лет, было бы стыдно не иметь такой маскировки, чтобы совершенно укрыться в лесу от глаз наблюдателя, в том числе и воздушного.
Правда, полковой госпиталь № 27 в этом отношении всегда ставился в пример другим учреждениям. Кроме стараний начальника и личного состава госпиталя, в маскировке ему помогала и местность. Высокий, густой лес позволял так разместить все строения, что их трудно было заметить.
Было в своё время придумано и несколько остроумных приспособлений использования местности. Крыши всех бараков и полуземлянок засыпали землёй, на которой сеяли овёс. Летом своей зеленью он совершенно скрывал очертания крыш. В некоторых помещениях и даже палатках, в самой середине оставляли нетронутыми большие деревья, которые своими кронами надёжно маскировали их.
Между прочим, даже в доме начальника госпиталя, внутри, у одной из стен стоял ствол огромной сосны, крона которой укрывала дом. Кроме того, почти ежедневно меняли маскировку и отдельных помещений, палаток, заменяя её свежей. Но такую маскировку удалось сделать потому, что полевой ПОДВИЖНОЙ госпиталь, по существу, превратился в стационарное НЕПОДВИЖНОЕ учреждение. А ведь, по всей вероятности, ему, то есть госпиталю, в конце концов, когда-нибудь придётся выполнять свои настоящие функции и, наконец-таки, стать настоящим ПОДВИЖНЫМ ПОЛЕВЫМ МЕДИЦИНСКИМ УЧРЕЖДЕНИЕМ. Тогда маскировка всех этих многочисленных помещений окажется трудной.
Об этом нужно будет думать ему, Алёшкину. Ведь совершенно очевидно, что не за горами то время, когда начнётся наступление и на их фронте, а, следовательно, придут в движение и все эти такие прижившиеся возле Жихарева госпитали.
Невольно мысли Бориса перенеслись на его новый «дом», на его госпиталь. Как-то ему придётся, справится ли он с этой новой и, очевидно, весьма нелёгкой должностью? Найдёт ли общий язык со всеми членами этого большого коллектива? Сумеет ли заставить их в нужный момент отдать все свои силы, преодолеть страх перед обстрелом и бомбёжкой, если в такую переделку госпиталь попадёт? Ведь он пока не знал ещё никого. Характеристика основных работников, данная Кучинским, была настолько краткой и неопределённой, что выводов из неё сделать не удавалось. Да тот, видимо, и сам это понимал, потому что рекомендовал по этому вопросу обратиться к замполиту Павловскому, с которым Алёшкин успел перекинуться всего несколькими словами. Да и каков он сам-то, Павловский? Кучинский, характеризуя его, заметил, что этот старик (а Павловский был действительно весьма пожилым человеком, вероятно, старше Сангородского) с большим норовом и причудами.
«Да, трудная задача встала перед тобой, Борька. Жаль, что рядом с тобой нет твоей Кати. Нет, совсем не этой молоденькой помощницы в хирургической работе и пылкой женщины, а той, которая сейчас далеко-далеко, которая всегда отличалась хорошим здравым смыслом и умением помочь разобраться в самой сложной обстановке. Как-то они там? Ведь совсем недавно, немногим больше полугода, район Кабарды оставили немцы. Когда Катя с ребятами вернулись, где они были? В двух письмах, которые пришли за это время, об этом не было ни слова. Поди, маленькое наше хозяйство почти всё разорено, неизвестно, уцелела ли и сама Александровка… Хотя Катя писала, что работала по-прежнему на Крахмальном заводе, значит, завод сохранился. Хорошо, что у неё хоть работа есть и по аттестату всё получила. Из военкомата Скуратов получил извещение, что вся задолженность по аттестату Кате выплачена, хоть здесь-то всё благополучно…»
И не предполагал Борис, как далеки его представления от действительного положения вещей, в котором находилась всё это время его семья. Понятно, что он не мог знать, тем более что жена в своих письмах никогда ни на что не жаловалась, хотя, как будет видно далее, оснований для жалоб и сетований у неё имелось более чем достаточно. Всё, что в следующей главе будет описано, Борис узнал гораздо позже, уже после окончания войны, из рассказов самой Кати, дочерей и оставшихся в живых соседей.