Читаем Необыкновенное путешествие из Рима в Афины. Признания журналиста полностью

Так я оказался в одном из самых привилегированных тогда в СССР мест – Телеграфном агентстве Советского Союза. Там, в Главной редакции иностранной информации и в самом деле нужен был редактор со знанием итальянского языка. «Круто я попал!», – как сказали бы теперь.

Опущу подробности переезда в Москву, который оказался совсем не легким. Я уже был женат и вариант «московской невесты», на что мне сразу и довольно прозрачно намекнул строгий начальник Управления кадров ТАСС Степан Матвеевич Герман, бывший офицер СМЕРШа, не проходил. Пришлось разменивать ленинградскую квартиру жены. В результате я оказался в крохотной комнатушке огромной коммуналки, но зато в самом центре столицы.

«Москва моя-я-я! Ты самая любимая-я-я!». Хорошо помню свой первый день в качестве столичного жителя. Я вошел поздно вечером в пустую комнату прямо с поезда «Ленинград-Москва» с легчайшим чемоданчиком в руке. По дороге в холодном плацкартном вагоне простудился, и голова раскалывалась от жара. Полученная в результате сложного обмена, комната была совершенно пуста. Пол толстым слоем покрывала пыль, на которой сохранились прямоугольные отпечатки мебели, вывезенной ее прежними обитателями – пожилыми супругами Брейтер, переехавшими в Ленинград. Соседка, пожалев новоявленного москвича, выдала мне раскладушку и старое одеяло. Так началась моя жизнь в столице нашей Родины Москве.

Первой покупкой стал шикарный пружинный матрас, на который я копил несколько месяцев. Потом приобрел в хозяйственном магазине четыре массивные пластмассовые банки, поставил на них матрас, и, в результате, получилась не менее шикарная кровать. После узкой и неудобной раскладушки она показалась мне царским ложе. Стол нашел на лестничной площадке, его хотели выбросить соседи, но я их уговорил отдать его мне. Потом приехала из Ленинграда жена и повесила в комнате занавески. После этого комната уже совсем стала похожа на обычное, «благоустроенное», как говорили в те времена, жилище советского гражданина.

Мне всегда было смешно читать описания Достоевским жизни нищего студента Раскольникова, который – ах, бедный! – ютился в двухкомнатной каморке, и щи ему готовила кухарка. Великий «инженер человеческих душ» времен царской России и представить себе не мог, какую жизнь устроят потом для обитателей его страны коммунисты. Причем, не где-нибудь на Колыме, а в самом центре Москвы и даже много лет спустя после окончания разрушительной войны.

Но мне еще повезло. В коммунальной квартире, где я поселился, было всего четыре комнаты, и, в каждой – всего по одному жильцу. Такая квартира называлась «малонаселенной». Под потолком громадной прихожей тускло мерцала электрическая лампочка, как бы напоминая, что именно русский инженер Яблочков был ее изобретателем, а углы тонули в вечной темноте, свидетельствуя, в свою очередь, что это великое изобретение было сделано все-таки во времена Достоевского.

На кухне у каждого жильца имелся отдельный столик для «готовки» с куском старенькой клеенки. Покрытая несмываемым слоем жира газовая плита была одна на всех. Зато у каждого – своя собственная конфорка. Над водопроводным краном на ржавом гвоздике красовался мятый листок бумаги: «Расписание дежурств по кухне». Когда и кому мыть полы, и убирать места общего пользования, то бишь, ванную и сортир.

Квартиру, наверное, никогда после Великой Октябрьской социалистической революции, как следует, не мыли, и потому в ней стоял ничем неистребимый запах какой-то гнили. А ведь жил-то я тогда в самом теперь престижном месте Москвы – в Трехпрудном переулке! Трехпрудный переулок, дом 11/13. Чтобы теперь купить квартиру в этом доме надо платить миллионы долларов!

В переулок сходи Трехпрудный,Если помнишь мои стихи…

Писала когда-то Марина Цветаева. Ее дом тоже стоял в этом месте. Кажется, на том, где потом построили какое-то японское представительство. Я тогда, конечно, не догадывался, в каком заповедном уголке оказался и потому, как только появилась возможность, купил в ТАССе кооперативную квартиру и с восторгом покинул коммуналку в Трехпрудном переулке. О чем сейчас, разумеется, жалею…

В ТАССе моя зарплата составляла поначалу 120 рублей. Этого еле-еле хватало только на питание, поскольку большую ее часть мне приходилось отсылать жене в Ленинград. Обычно я покупал в магазине пачку риса и пакет молока и по воскресеньям варил рисовый суп. В будние дни обедал в ТАССе, где была дешевая и очень неплохая по советским стандартам столовая (биточки неизвестно из чего и компот из сухофруктов в мокрых стаканах!).

Кстати, я ничего не писал про шкаф. Какая же комната без шкафа? Но он мне был не нужен. Из гардероба у меня имелись всего лишь один пиджак и одна пара брюк. Пиджак был такой старый, что бахрому на рукавах приходилось для приличия время от времени обрезать ножницами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное