Необыкновенное путешествие в безумие и обратно (Операторы и вещи)

Это верно, что шизофреники — плохие помощники психиатрам. Вот и сидят они себе в определенных медицинских учреждениях, стены которых едва выдерживают ежегодно нарастающий наплыв нового пополнения. Они сидят, а психиатры из кожи вон лезут, чтобы убедить их, что надо попытаться справиться с проблемами, от которых они укрылись в болезни, что могущество врага преувеличено, что нечего его бояться, что это вовсе никакой не враг. А все шизофреники, непроницаемые, необщительные, не идущие навстречу, знай себе сидят, молчаливые и отчужденные. Кому как не им знать, как непросто встретиться с врагом лицом к лицу, что враг ничуть не уменьшится в размере, если вернуться в реальную жизнь и посмотреть ему в глаза. А в этих же кабинетах сидят Нечто шизофреников, которые взяли на себя ответственность за их иссохшие берега, и точно так же, как последние, знают, как нелегко отдельному берегу справиться со своим вовсе не слабым противником, врагом неимоверной силы, который только и ждет возвращения берега, чтобы снова на него напасть. Так что пока враг поджидает, а иссохший берег не может похвастать силой, нет смысла уговаривать его вернуться и побороться. Лучше дать ему для надежности еще один якорь, чтобы ухватиться и отдохнуть. Хотя, конечно, время от времени появляется непреодолимое искушение выглянуть на мгновение из своего мира и напомнить докторам, что вряд ли они вправе строго судить о своих подопечных, если у самих с головой не все в порядке.

В бессильном гневе я думала обо всех переполняющих больницы шизофрениках. Хоть бы кто-нибудь вынул чековую книжку и купил каждому билет на автобус компании Гончих Псов, чтобы они могли уехать далеко-далеко от своих врагов. Что говорить! Не бывать этому. А все-таки интересно, сколько Нечто, уверившись, что враг далеко и никогда не возникнет вновь, воспрянут духом и повыдергивают свои якоря, чтобы иссохший берег снова занял свое президентское кресло?

Руководство и план

Хотя на поиски причин шизофрении я потратила достаточно много времени, картина была мне вполне ясна на подсознательном уровне. Свидетельством своего рода было мое внезапное выздоровление после полугода постоянных галлюцинаций и бреда, а также то, что мой разум нашел дорогу из безумия, что само по себе отнюдь не случайно. Если сохранившиеся в памяти указательные знаки часто смахивали на таинственные заклинания, то это просто потому, что мне был неведом их язык.

Как утверждал лечивший меня психоаналитик, спонтанное излечение — явление редкое и странное, особенно на развитой стадии заболевания, поражающее таинственностью, с которой разум выходит из четвертого измерения, куда его столь же загадочно занесло. Здесь нет никакой заслуги иссохшего берега, он не искал дорогу, а лишь сидел и наблюдал за поисками с обочины. Видимо, какая-то часть мыслительного аппарата знала, где находится заветная дверца, и терпеливо торила к ней путь.

Сколько бы я ни перечитывала повесть об Операторах и ни убеждала себя, что это лишь хорошо выстроенная игра воображения без целенаправленного руководства и плана, последние явно бросались в глаза.

Руководство было даже более заметным, чем план. Когда подсознательно я заподозрила у себя воспаление легких, все устроилось так, что я оказалась в больнице; когда я устала от автобусных скитаний по стране, что-то непонятное подсказало мне укрыться в горах, надоумило обзавестись электрическим фонариком, чтобы я не оступилась в темноте, спасло от кугуара, а после этого происшествия намекнуло, что надо уезжать из горной деревушки. Что-то пунктуально напоминало мне о еде, о необходимости питаться, чистить зубы и вообще следить за собой (особенно в последний месяц). Из какого бы уровня мышления ни исходили эти указания, их целью было поддержание организма в хорошей форме, на что иссохший берег был не способен.

План прослеживался почти так же ясно. Уже в самый первый день голоса обрисовали предстоящие события. Как объяснили Операторы, проводится эксперимент. Они будут управлять моим разумом, и ради собственного блага я должна им помогать, не забывая и об их интересах. А Ники добавил, что у меня лишь один шанс из трехсот избавиться от Операторов и от эксперимента, да и то если повезет. Меня увлекли подальше от дома, где огласка болезни сильно осложнила бы мою судьбу после выздоровления и где находилась фирма, из которой я не хотела уходить, не желая менять устоявшийся порядок вещей. Что-то толкало меня из автобуса в автобус, где я могла сидеть с шизофренической апатией на лице, погрузившись в свой внутренний мир, и внешне ничем не выделяться среди остальных занятых своими проблемами пассажиров, которые равнодушно следят за мелькающими в окнах пейзажами. Что-то подбивало меня писать радужные письма родным, отправиться в Калифорнию по наущению Лесорубов, словно специально изобретенных для этой цели, и остаться там до окончания драмы. И перед тем, как опуститься занавесу, что-то привело меня к священнику, психиатру и, наконец, к психоаналитику.