Необыкновенное счастье

— Да, но он был довольно странный чудак. У него была одержимость насчет микробов, как настоящее обсессивно-компульсивное расстройство. Люди обычно дразнили его из-за этого.

Она кивнула.

— Это имеет смысл. В первый раз, когда пришел сюда, он принес свою кружку.

Моя челюсть отвисла.

— Да? Это странно.

— Это было странно, — признала она, — но также было немного жалко его. И сначала он просто сказал, что предпочитает использовать свою чашку, но после нескольких посещений кафе, рассказал мне о своем страхе микробов, и что работает над этим. И однажды он не принес кружку.

— Ты как-то поздравила его?

— Нет, я даже не упомянула это. Я просто налила ему кофе и вернулась к своим делам. Как я и сказала: он не особо разговорчив, и я не хотела смущать его. И я думаю... — она затихла и зажала нижнюю губу между зубами.

— Что? — спросила я, внезапно жаждущая любой информацией о нем.

— Ничего. Я не должна распространять слухи. — Она еще сильнее сконцентрировалась на тряпке.

Я закатила глаза и положила руку на ее запястье, останавливая ее бешеное движение.

— Нат, пожалуйста. Кому, черт побери, я расскажу? Никто здесь не разговаривает со мной!

Она вздохнула и перестала вытирать.

— Ну, после того как он ушел один раз, я услышала, как женщины говорили о нем, что-то о том, что у него был нервный срыв в прошлом году, и он вернулся домой для восстановления. Одна из них, возможно, была его родственницей.

— Нервный срыв? Правда? — мое сердце болело из-за одинокого, расстроенного подростка, которым он был, и за неловкого мужчину, которым стал. Давно забытые воспоминания всплыли на поверхность — как он прибыл в середине года в четвертом классе и пытался завести друзей. То, как один раз он задержался на перемене, чтобы помочь мне с математикой. То, как он пытался встретиться со мной взглядами пару раз, когда мы были партнерами по лабораторной. То, как он обедал в одиночестве. Мне нужно было быть милее. Тогда и сейчас. Я ужасный человек, как будто мне было нужно очередное напоминание.

— Вот, что я слышала. Очевидно, он был адвокатом в Нью-Йорке и был обручен.

Заинтригованная, я потянулась за шоколадным печеньем под стеклянной крышкой этажерки для пирожных, и взяла одну.

— Вау. Интересно, что случилось с девушкой?

Она пожала плечами и снова принялась за уборку.

— Не знаю, но он часто приходит сюда, и я не видела ни жены, ни подруги.

Я откусила еще один кусочек, пытаясь вспомнить хоть один настоящий разговор за все время, что мы знали друг друга, и испытала неудачу.

— Печально. Я помню, что он был суперумным. Иногда помогал мне в математике. И химии. Его семья все еще здесь? Насколько я помню, у него были старшие братья. Может, одна из женщин была свояченица.

— Думаю, они все еще здесь, основываясь на обрывках разговоров, что у нас были, но он все еще кажется одиноким. Как по мне, возможно, ему нужен друг.

Опечаленная, я засунула остатки печенья в рот.

— Ну, он не захочет быть моим другом, — пробормотала я. — Он довольно ясно дал это понять.

— Думаю, он просто застенчивый.

— Думаю, он ненавидит меня, — сказала я, проглотив печенье и поглядывая на еще одно. — Так же как и остальная часть мира.

— Так что случилось с тобой сегодня? Почему ты была так зла, когда вошла?

Пока она подметала, я рассказала ей об увольнении, о моей блестящей идее работать на фестивале и об унизительной встрече с Джоан Клейн. Затем я потянулась за второй печенюшкой.

— Они забрали твою корону?

— Да! — Возмущение снова охватило меня. — Поэтому я сломала ее! — Я откусила огромный кусок печенья, когда Натали разразилась смехом. — Это не смешно! — закричала я, крошки полетели из моего рта.

— Извини, знаю, что не должна смеяться, но просто это так глупо. Кого заботит, кто был провозглашен королевой годы назад? Это смехотворно.

— Меня заботит! — Я ударила себя по груди. — Это все, что у меня было, единственное большое достижение моей жизни, мое фото над камином! И сейчас у меня это забрали и у меня ничего не осталось! Моя жизнь — полнейший хаос, и я полностью облажалась во всем, что делаю! — Я бросила печенье, накрыла лицо руками, и наконец сдалась желанию расплакаться как ребенок, из-за чего почувствовала себя еще хуже.

Натали подошла и села рядом со мной, облокотив метлу на стойку.

— Эй, — сказала она, потирая мое плечо, — не говори так. Ты не облажалась. У тебя множество больших достижений. Посмотри на все главные роли, что у тебя были, пока ты росла. У мамы целый альбом твоих фото на сцене.

Я подняла голову, слезы текли по моему лицу.

— Да, я была большой рыбешкой в этом маленьком пруду. Но я недостаточно хороша, чтобы воплотить это в реальной жизни, Нат. Я даже не хотела пробовать. Знаешь, что мне больше всего нравится в актерской деятельности?

— Что?

— Когда опускается занавес. Аплодисменты, когда все кончено. — Я села прямо и шмыгнула носом. — Давай посмотрим правде в глаза. Я поверхностная и тщеславная.

Она мягко ударила меня по плечу.