Необыкновенные истории о самом лучшем папе на свете

-Наш, - говорят, - зритель другого котёнка ожидает.

(Я долго не мог понять, при чём тут котёнок, а потом мне папа объяснил, что это я неправильно расслышал слово «контент» и что если это слово сказать, все подумают, что ты жутко умный и, может быть, даже английский знаешь. Немножко. Потому что, если ты по-настоящему знаешь, то и перевести сможешь: содержание.)

Папа им старинный купеческий лабаз3 показывает с резными наличниками, а они покосившийся забор напротив него снимают да над неграмотной надписью, которую Гришка два года назад накалякал, смеются. А на заборе действительно котёнок сидел, наверное, тот самый, которого их зритель ждал. Как же папа тут рассердился! Да только виду не подал. Решил хитростью действовать, чтобы неповадно было над нашим городом и его историей смеяться.

Огляделся папа вокруг - и видит: на ржавых воротах заброшенного заводика кривыми буквами выведено «Запрешино». На самом деле сторож хотел «Запрещено» написать, в смысле «Проход запрещён».

Да только мы с ребятами туда всё равно залезаем за гайками. Там уже почти ни одной гайки-то не осталось, на заводе этом. А папа тут подбоченился, галстук-бабочку поправил и давай заливать.

- Вот, - говорит он трагическим голосом (а сам аж слезу пустил), - всё, что осталось от старинного села Запрешина, стоявшего на восточной окраине города и процветавшего за счёт торговли, ремёсел и огородничества - самому градоначальнику свежие запрешинские огурчики на стол поставлялись. А называлось село так потому, что стояло за речкой Прешью.

Папа такое серьёзное лицо сделал, что даже кое-кто из наших ему поверил. Но один дотошный телевизионщик всё-таки спросил с сомнением:

-А где же теперь та речка-то?

- О! - папа отвечает. - Это отдельная трагическая история. Речка Прешь, как и многие малые реки, в XX веке обмелела и пересохла - а всё из-за истребления бобров. Бобры же своими плотинами реки перегораживают, и в результате те не так сильно разливаются весной, но зато и не пересыхают летом. А как истребили бобров, так село смыло паводком, а потом река вконец пересохла. Не стало больше знаменитых запрешинских огурчиков, зачахли без полива яблони и вишни. - Папа повёл рукой в сторону еле живой яблоньки, проросшей на обочине из брошенного кем-то огрызка.

Корреспонденты заохали, а оператор с камерой, размахивая толстым животом, протолкался сквозь публику и что было сил бросился снимать засыхающее деревце.

-Только ворота вот и остались... - с тяжёлым вздохом закончил папа и отвернулся, чтобы казалось, будто трясётся он не от смеха, а от рыданий.

- Ах, какой конфет! - радостно потирая руки, воскликнула девушка с блокнотиком. (То есть, конечно, сказала-то она всё то же «содержание», но мне так послышалось. Наверное, подумал я, ей начальник

конфет даст за хороший фильм.)

Насобирав такого «содержания», съёмочная группа укатила, а мы стали ждать передачи. И вот через неделю видим: папа - мой папа! - на экране руками поводит, а корреспондент за кадром трагическим голосом вещает: «Местный историк-краевед с болью в голосе рассказывает об экологической катастрофе, постигшей его родной город». Даже Катя хихикнула. А уж когда на экране появились те ржавые ворота с неграмотной надписью, весь город грохнул таким громовым смехом, что сам колокол на старинной колокольне загудел, словно встарь. Видно, и ему за родной город обидно стало.

И ведь вот что интересно: реки действительно без бобров мелеют, это правда. Вот только корреспонденты правдивую историю и слушать не хотели, а лапшу, которую им папа на уши навесил, не только с удовольствием схрумкали, да ещё и добавки попросили!

Путешествие по Нилу

У нас в городе появился новый клуб: фотографов-путешественников. Вступить в него очень просто: отправляйся в путешествие, фотографируй там всё что ни попадя, а потом возвращайся домой и показывай-рассказывай. А что самое приятное: пирожки в том клубе очень уж вкусные. Председательница сама печёт.

Папе тоже захотелось тех пирогов попробовать, да, как на грех, поехать никуда не получалось: то работа не отпускает, то Катя заболеет, то меня в школу надо на аркане тащить. А я уже большой, во второй класс хожу, бедной мамочке тяжело меня одной тащить. А пирожков ужасно хочется. У них в клубе как ни заседание, так полгорода под окнами ходит да облизывается.

Тогда папа нарисовал картину - прямо как настоящую, а на ней Нил-река течёт, солнце жарит, а по реке пароходик чух-чухает и гудит, и парус белеет одинокий. Посмотришь на картину - прямо жарко становится, так похоже нарисовано. Папа перед картиной встал и давай фотографироваться: то он в пробковом шлеме, то с аквалангом нырять собрался, то птиц египетских в бинокль смотрит, то в канотье с тросточкой чечётку на потеху публике отплясывает. Это, - он говорит, - мы с другими пассажирами туристического лайнера конкурс танцев устроили. Наделал фотографий - и бегом за пирожками.

Приходит через полчаса, голодный и такой красный, словно и впрямь на египетском солнце загорал. Расстроен ужасно.