– Ничего-ничего, – вскричал Фабрео, в разгоряченном воображении которого рисовались самые радужные картины.– Как только мы подавим мятеж босяков и нищих, мы достанем из моря ракетный корабль! Теперь мои богатства спрятаны там, как в самом надежном банке, только процентов не выплачивают!
И Фабрео тотчас побежал к мятежным стражникам. Чтобы привлечь их на свою сторону, он решил не скупиться на обещания, тем более что не думал всерьез выполнять их.
– Король погиб в результате заговора! Вместе с ним погибли зеленохвостые чудовища! Отныне наступают новые времена! С прежними беспорядками покончено! Власть в королевстве перешла в мудрые и чистые руки!… Как только мы утихомирим сброд, я выплачу всем вам по три годовых жалованья за верность и подпишу указ об освобождении стражи от телесных наказаний! Все вы очень скоро убедитесь, как добр и щедр Фабрео! Если он и причинял прежде кое-кому неприятности, то лишь потому, что зависел от самодура Болдуина!…
Соблазнившись посулами, стражники присягнули Фабрео. Их начальник был произведен в фельдмаршалы и сразу же забыл о своих обидах.
Оставив часть стражников охранять дворец и Арбузика, остальных вместе с королевской гвардией Фабрео погнал против вооруженного отряда Али, к тому времени довольно многочисленного, так как он непрерывно пополнялся за счет бедных рыбаков и пастухов.
– Вперед на голодранцев!
– У меня чешется левое ухо, – ответил генерал, получивший приказ, – наступать нельзя.
– Это почему же? – опешил Фабрео.
– Примета: дадут в ухо.
– Ах ты мерзавец! – закричал Фабрео.– Как разговариваешь с главнокомандующим, суеверный болван! Берегись, если не исполнишь моего приказа!
Затрубили трубы, солдаты пошли в атаку, но с двух сторон ударили повстанцы, смешали солдатские цепи и многих взяли в плен.
– Вот и дали нам в ухо, – отдав честь, доложил генерал главнокомандующему.– Чтобы разгромить восставших, нужна совершенно иная тактика.
– Тогда сожгите эту часть города! – приказал Фабрео.
Началась беспорядочная пальба из пушек. Горели дома, но горожане, возмущенные жестокостью Фабрео, наотрез отказались признать его королем.
Чтобы лишить боеспособности отряд Али, Фабрео подсылал к повстанцам своих тайных агентов. Но повстанцы быстро их разоблачали: агенты были, как правило, толстомордые и боялись ходить в контратаки…
„Не сдаваться! Пока жив, как бы то ни было трудно – не сдаваться! – упорно повторял Арбузик.– Многого ли стоят умные слова, когда свободен, здоров и сыт? И даже подтвердить их делом вовсе не трудно, пока ты волен поступать так, как считаешь нужным. Пока ты на свободе и полон сил, ты должен считать легким любое дело! Пока ты можешь, все легко. Вот если уже никак не можешь, тогда трудно, но и тогда – не сдаваться!…“
Связанный, истерзанный голодом и жаждой, Арбузик вспоминал древнюю притчу об упорной лягушке. Она попала в кувшин со сливками и была обречена на гибель. Но лягушка не прекращала попыток выпрыгнуть и так долго била лапками, что сбила сливки в масло, после чего уже легко выбралась на волю…
Нащупав острый камень в стене, Арбузик поднял связанные ноги и стал перетирать веревки. Несколько раз он терял сознание, но, приходя в себя, снова и снова тер веревки о камень, слыша, как рядом попискивают отвратительные крысы.
Рано или поздно мужественные и упорные берут верх. Долго не поддавалась веревка, но в конце концов лопнула. Освободив ноги, Арбузик передохнул и принялся перетирать веревки на руках…
Пожалуй, другой мальчишка мог бы поддаться отчаянию. Было ведь ясно, что Арбузика решили уморить до смерти: стражники ни разу не заглянули, чтобы узнать, жив ли узник. Впрочем, загляни они в темницу, они снова связали бы бедного Арбузика…
Вскоре лопнула и веревка, стягивавшая онемевшие, затекшие руки. Их и разогнуть поначалу было невозможно.
Теперь Арбузик знал: пока он не умрет, к нему не притронутся тюремные крысы. Это была уже важная победа.
Чтобы не заснуть надолго, Арбузик делал зарядку. В полной темноте шагал по камере, – четыре шага в одну сторону, четыре в другую. В эти минуты он думал о своих друзьях и желал им победы.
„Ах, какое это счастье – сражаться за справедливость под солнцем и небом!…“
И сам он продолжал сражаться в затхлом, сыром и темном погребе, думая о победе над Болдуином, Фабрео и теми, кто бездумно и подло прислуживал им в тщетной надежде спасти собственную шкуру…
Восстание ширилось. Из города оно перекинулось на окрестности, а потом, как пламя по сухой траве, побежало в горы.
Фабрео понял, что наступили решающие минуты: или он сокрушит восставших, или они сокрушат его. И поскольку из королевской армии началось повальное бегство, он решил воспользоваться бомбой.
– Погибать, так с музыкой! – сказал он и велел немедленно доставить на позицию бомбу и взрыватель.
Но люди не хотели погибать из-за гнусной натуры Фабрео. С музыкой или без музыки смерть все равно была смертью. Люди знали, что от взрыва бомбы погибнет все живое на острове, и сам остров навсегда погрузится в океанскую пучину.