Необыкновенные приключения экспедиции Барсака

Дело шло о расстоянии в пятьсот километров, то есть о переходе в пятнадцать или двадцать дней. Вероятно, в Кубо будут между 10 и 15 марта. Начало пути оправдало благоприятные предзнаменования. Свежие носильщики были усердны, намеченные этапы выполнялись, и только пять дней потребовалось, чтобы преодолеть сто сорок километров, отделяющих Каду от Санабо, куда прибыли днём 28 февраля. Никаких происшествий не случилось во время этой первой части путешествия.

Как и предполагалось, на ночлег устраивались в туземных хижинах, правда, очень грязных, но все же удовлетворительных. Если же во второй части дня поблизости не оказывалось деревушки, ночь мирно проходила на открытом воздухе. Повсюду хорошо принимаемые, путешественники питались без затруднений и сохранили свои запасы провизии,, когда покинули Санабо 1 марта. До сих пор у них не было причин раскаиваться в принятом решении.

— Это слишком хорошо! — провозгласил Амедей Флоранс в разговоре со своим другом Сен-Береном, когда они ехали бок о бок 2 марта. — Как глубокий мыслитель, я должен был бы беспокоиться и рассчитывать, какая дробь обычного соотношения между добром и злом приходится нам во вред. Но я лучше хочу предполагать, что судьба время от времени берет пример с господина Понсена и отбрасывает дробь.

— Это результат хорошего поступка, дорогой друг, — ответил Сен-Берен. — Вы нас не покинули, и небо вас вознаграждает.

— Судя по тому, как идут дела, у нас нет большой заслуги, — сказал, поворачиваясь в седле, доктор Шатонней, ехавший впереди двух друзей.

— Кто знает! — молвил Сен-Берен. — Мы ещё не пришли к концу.

— Ба! — вскричал Амедей Флоранс. — Всё равно. На этот раз нам дует попутный ветер. Такие вещи чувствуются, чёрт возьми! Я утверждаю, что мы приедем в Кубо, как на кресле, без малейших приключений, что, впрочем, не слишком утешительно для журналиста, директор которого… Эй! — прервал он внезапно речь, обращая восклицание к своей лошади, которая споткнулась.

— В чём дело? — спросил Барсак.

— Моя лошадь, — объяснил Флоранс. — Я не знаю, что с ней. Она беспрестанно спотыкается сегодня утром. Надо её осмотреть…

Он не успел кончить: лошадь внезапно остановилась, задрожала и закачалась. Репортёр едва успел соскочить, как животное согнуло колени и вытянулось на земле. На

помощь бедной лошади поспешили; она стонала и дышала тяжело. С неё сняли седло, промыли ноздри водой из соседнего ручейка. Ничто не помогло. Час спустя лошадь издохла.

— Мне надо было подержаться за сучок, — жалобно сказал Амедей Флоранс, превратившийся в пешехода. — Поздравляя себя с удачей, обязательно накличешь беду: это уж известно.

— Вы становитесь суеверным, господин Флоранс? — улыбаясь, спросила Жанна Бакстон.

— Не совсем, мадемуазель. Мне только досадно, очень досадно!

Лошадь Тонгане была отдана репортёру. Жанна Бак-стон посадила Малик сзади, и после двухчасовой задержки снова двинулись в путь, оставив позади труп лошади и её сбрую, которую нельзя было увезти. Дневной переход из-за этого происшествия сократился.

С наступлением ночи остановились около рощи, раскинувшейся полукругом у края дороги; с этого пункта, расположенного на небольшой возвышенности, можно было осматривать местность по всем направлениям. Эта роща, где можно было не опасаться нечаянного нападения, была удачно избрана для ночлега. Её удобства, очевидно, привлекали и других путешественников. Судя по следам, здесь останавливалась довольно многочисленная группа людей, и у них были лошади. Кто эти люди? Негры или белые? Второе предположение, более вероятное, так как негры обычно не пользуются лошадьми, превратилось в уверенность, когда Амедей Флоранс нашёл и показал спутникам пуговицу — предмет цивилизации, мало употребляемый чёрными и неопровержимо свидетельствовавший о цвете кожи её прежнего владельца.

Высокая трава уже выпрямилась, — значит, люди были здесь не менее двенадцати дней назад. Так как путники с ними не столкнулись, можно было заключить, что и они следуют на северо-запад, — значит, встретиться с ними не придётся.

День 3 марта не принёс ничего особенного, но 4-го путешественники потерпели новый урон в конском составе. Вечером лошадь Барсака пала точно так же, как лошадь Амедея Флоранса. Это уже начало казаться странным,

Доктор Шатонней, осмотрев мёртвую лошадь, сказал Флорансу, когда они были вдвоём:

— Я поджидал этого, господин Флоранс, чтобы сказать вам достаточно серьёзную вещь.

— Какую же? — спросил удивлённый репортёр.

— Наши лошади отравлены.

— Невозможно! — вскричал репортёр. — Кто их отравил? Негры, нанятые в Каду? Не в их интересах создавать нам трудности.

— Я никого не обвиняю, но настаиваю на том, что сказал. После первого несчастья я сомневался. После второго у меня полная уверенность. Признаки неопровержимы. Последний невежда не ошибётся.

— Итак, ваше мнение, доктор?

— Насчёт чего?

— Насчёт того, что мы должны делать.

— Я знаю это не больше вас. Мой долг предупредить вас, и я сделал это конфиденциальным образом, чтобы вы сообщили нашим товарищам, за исключением мисс Бак-стон, которую, мне думается, не стоит волновать.