Необыкновенные приключения экспедиции Барсака

Это случилось потому, что Гарри Киллер стал первой жертвой своего маневра, показавшегося ему вначале очень ловким. Правда, он не давал энергии заводу, но зато и сам лишился ее. Сельскохозяйственные машины, лишенные энергии, передаваемой по эфиру, остановились; электрические насосы, накачавшие воду из реки в два резервуара — один на заводе, а другой над казармой Черной стражи,— перестали действовать. Через два дня второй резервуар, из которого вода распределялась повсюду, истощится, и Блекленд останется без воды.

Наконец, когда настала ночь, город погрузился во тьму, так как никаких других осветительных средств не было; это взбесило Гарри Киллера, тем более что завод сиял огнями своих мощных прожекторов.

Видя, что шансы неравны, деспот решил дать ток на рассвете десятого апреля. В это же время он позвонил Марселю Камаре, который как раз находился в рабочем кабинете с теми, кого он взял под покровительство. Гости инженера снова слышали, как директор говорил «да», «нет», «хорошо» — слова, представляющие разменную монету таких разговоров, половина которых совершенно непонятна слушателям. Потом, как и накануне, он рассмеялся и прекратил разговор.

Он сообщил, что Гарри Киллер предложил соглашение. Условились, что Киллер снова даст ток со станции, завод же будет выполнять свои обычные функции. Но соглашение не меняло общего положения, которое оставалось очень странным. Мир устанавливался только в пределах договора, в остальном продолжалась война. Гарри Киллер по-прежнему настаивал на выдаче пленников, а Марсель Камаре отказывался их выдать.

В конце разговора Гарри Киллер просил инженера снабдить его жидким воздухом для планеров. Каждый раз,— когда они возвращались из полетов, их резервуары поступали на завод, где их заправляли снова. Теперь же Гарри Киллер лишился жидкого воздуха, и его сорок машин сделались бесполезными.

Марсель Камаре, не желая растрачивать своих запасов энергии и снабжать врага самым мощным оружием, отказал наотрез. Деспота охватила жестокая злоба, и он поклялся укротить завод голодом. Тогда-то инженер бросил трубку, смеясь над угрозой. Остальные, наоборот, приняли ее весьма серьезно. Завод, неприступный благодаря средствам защиты, изобретенным Камаре, был гораздо беднее средствами нападения; кроме того, Камаре не хотел пользоваться даже теми, какие имелись в его распоряжении. В таких условиях осада может длиться бесконечно, и придет день, когда голод заставит завод сдаться.

Камаре, которому Барсак изложил свои опасения, пожал плечами.

— Провизии нам хватит надолго,— уверил он.

— На какое же время? — настаивал Барсак.

— Я не знаю точно. Дней на пятнадцать, может быть, на три недели. Но это совершенно не важно, так как через сорок восемь часов мы кончим планер, находящийся у нас в постройке. Я вас приглашаю на испытания, которые мы произведем двенадцатого апреля в четыре часа утра, чтобы не видали из дворца.

Это было радостное и притом неожиданное известие. Планер в огромной степени улучшал положение. Но принесет ли он спасение?

— На заводе сто человек,— заметил Барсак.— Ваш планер не сможет увезти всех, каковы бы ни были его возможности.

— Он подымет десять,— ответил Камаре,— и это уже неплохо.

— Конечно,— согласился Барсак,— и, однако, этого недостаточно, чтобы выйти из положения.

— Ничуть,— возразил Камаре.— Отсюда триста пятьдесят километров до Сея и семьсот — до Тимбукту, который, быть может, предпочтительнее. Так как мы будем летать ночью, чтобы избежать торпед, планер может делать по три полета в Сей или по два Тимбукту. Сто пятьдесят человек населения завода, считая женщин и детей, будут освобождены в пять суток в первом случае и в восемь — во втором.

Страх, порожденный угрозами Гарри Киллера, уменьшился при сообщении об этом плане, вполне реальном, и все с нетерпением стали ждать его выполнения.

Два дня показались осажденным бесконечными. Они старались, как могли, убить время и часто прогуливались в саду под защитой стен. Понсен, в частности, находился там с утра до вечера. Постоянно наклоняясь над плодами и травами, растущими в саду, он производил измерения с помощью лупы и что-то взвешивал на маленьких точных весах.

— Какого черта вы тут делаете? — спросил Амедей Флоранс, застав его за таким занятием.

— Занимаюсь своей профессией,— не без важности ответил Понсен.

— Статистикой? — спросил удивленный Флоранс.

— Именно. Я в скором времени совсем просто определю, сколько людей может пропитать Петля Нигера.

— Ха-ха-ха! Все та же Петля? — сказал Амедей Флоранс, который, кажется, не очень ценил занятия своего собеседника.— Однако, как я полагаю, мы ведь не в этой знаменитой Петле?

— Не запрещено рассуждать по аналогии,— поучительно заметил Понсен.

— Придворные, собравшиеся для роскошной оргии! — произнес голос позади них.

По этому стиху из «Возмездия»[77], сказанному просто для рифмы, Амедей Флоранс узнал доктора Шатоннея. В самом деле, это был он.

— Что вы тут делаете?— спросил добряк, оканчивая, таким образом, свое обращение.