Необыкновенные приключения Фаддея Балакирева (сборник)

Подумав, я понял, что причина моего падения была в высшей степени простая. Присмотритесь на карте или на глобусе к Гауризанкару. В том месте, где через гору проходит надпись «Альпы», точнее, там, где напечатана буква «ь», меридиан прерывается на всю ширину этой буквы. А я тогда об этом перерыве позабыл и потому сорвался и покатился вниз по склону.

Страшно подумать, что сталось бы со мною, если бы накануне в этих местах не выпал обильный снег. Снег спас меня. Спас и от гибели и от опоздания.

Не прошло и пяти секунд, как я очутился внутри огромного, быстро растущего снежного кома – внутри снежной лавины. Теперь я уже совершенно успокоился. Здесь мне было и мягко и удобно. А главное, зная скорость падения тел, я не сомневался, что через несколько минут окажусь у подножия Гауризанкара.

Но минуты сменяются минутами, а моя, лавина и не думает останавливаться. Знай себе, мчится да мчится куда-то со всё возрастающей скоростью. Я успел уже вздремнуть, проснуться, снова вздремнуть и снова проснуться, а лавина всё ещё продолжала катиться, подпрыгивая на ухабах. Мною снова стало овладевать беспокойство: как бы меня не занесло бог весть куда! Ведь мне во что бы то ни стало нужно быть в Варшаве сегодня же.

Вдруг страшный удар! Стук, треск, грохот! Моя лавина разваливается, и я на какой-то большой площади. Серые, хмурые высокие дома, серые, хмурые люди в сером и хмуром тумане. Паровозные гудки. Оказывается, напрасно было моё беспокойство: в лавине я обогнал свой поезд. Я (был на вокзальной лондонской площади в то время, когда поезд прямого сообщения Ливорно-Лондон-Варшава ещё только пересекал англо-швейцарскую границу километрах в восьми северней того места, где Дунай впадает в Ирландское море.

Подлинные записки Фаддея Ивановича Балакирева

о его наиболее примечательных приключениях на суше и на море, в подводных и подземных глубинах, на крайнем выступе земной оси, а также на Луне и некоторых небесных светилах с кратким Прибавлением о том, почему эти записки написаны и с какой целью ныне публикуются

(повесть)

Несколько слов вместо вступления

Я – не писатель. Никогда им не был и в мыслях даже не имел когда-нибудь им стать.

Но друзья мои – давнишние слушатели этих правдивых историй – уговорили меня изложить на бумаге некоторые, наиболее удивительные из пережитых мною приключений. По совести говоря, я не привык коротать часы в обществе чернильницы и стопки бумаги. То ли дело опасные путешествия, головокружительные похождения в межзвездных и подводных безднах, в таинственных и грозных недрах нашей славной старушки Земли.

Но, увы, годы мои уже не те. Ревматизм и одышка давно сделали меня домоседом. Последнее мое сколько-нибудь стоящее приключение (имею в виду то, что я пережил во время путешествия верхом на страусе) насчитывает больше двадцати лет давности. А ведь мне и тогда уже было далеко за пятьдесят. Нет, видно, и впрямь пора приниматься за воспоминания.

Однако только я, наконец, взялся за перо, как меня не на шутку стало мучить опасение: как бы ненароком не перепутать последовательность событий, или географические названия, или еще какие-нибудь немаловажные подробности.

А это для меня страшней тайфуна, солнечного удара, акулы, да что там акулы! – страшнее двадцати тысяч бенгальских тигров и евфратов.

Надо вам сказать, дорогие читатели, что среди тех, кто знает меня близко, никогда не возникало никаких сомнений в моей правдивости. Раз Фаддей Иваныч сказал (меня зовут Фаддей Иваныч), – и проверять нечего. Кем поведана из ряда вон выходящая история? Самим Балакиревым? (Моя фамилия Балакирев). Значит, глупо пускаться по ее поводу в какие бы то ни было споры.

Итак, приступая к опубликованию своих записок, я обеспокоен лишь тем, что кое-где могут быть перепутаны кое-какие подробности моих приключений. Взять, к примеру, историю, которую мне пришлось пережить во время неожиданной встречи с дикой лошадью Пржевальского. Вертится у меня все время на языке при этом слово «Тимбукту». Ну, помню: имеет какое-то отношение к этой истории Тимбукту. А что такое Тимбукту, хоть убей, не могу вспомнить. То ли это такая порода птиц, то ли – вид ветра, то ли – кушанье какое. А не исключено, что так называется опасное пресмыкающееся вроде скорпиона или зебры.

И так, к сожалению, у меня получалось в каждом рассказе. Поэтому когда я, отдохнув от несвойственных моей натуре писательских трудов, совсем недавно снова от корки до корки спокойно, на свежую голову, прочел все мои записки, я снова расстроился. Мною снова овладело опасение, как бы на старости лет не прослыть лгуном, и я наотрез отказался сдать рукопись в издательство: «Нет! Не согласен срамиться. Расторгайте лучше со мною договор!»