Живя в постоянной тьме, Знаток кураре потерял счет времени, не понимая, день сейчас или ночь. Он уже не разбирал, что именно приносил верный Уаруку, а ел все подряд.
В довершение всех его несчастий и этот последний источник жизни прекратился. Уаруку без конца курсировал из леса в пещеру и обратно, и в конце концов солдаты, дважды в день приходившие к пещере, заметили его. Об этом тут же доложили управляющему, и тот приказал немедленно закрыть лаз наглухо.
Напрасно бедное животное, в кровь разодрав десны и кожу на лапах, пыталось вырыть ход и проникнуть наружу. Поняв наконец, что все его усилия бесполезны, пес взвыл и улегся возле хозяина.
Так и лежали они долго-долго. Генипа — в полузабытьи стоически ожидал смертного часа, без устали оплакивая судьбу дорогого его сердцу Синего человека и не смея надеяться на спасение.
Бедняга пытался утолить голод, поедая валявшиеся вокруг останки. Но это уже не помогало, мучительная тошнота подкатывала к горлу. Уаруку пожирал падаль с меньшим отвращением, сил у него было побольше, чем у хозяина. Пес по-прежнему дни и ночи напролет лежал рядом.
Наконец вождь почувствовал, что смерть близка, последний раз мысленно обратился к тому солнечному миру, где он знал столько счастья, и даже обрадовался, что покидает эту давящую темноту, невыносимую для души, привыкшей к свободе и простору. Генипа приласкал собаку и шепнул:
— Прощай! Знаток кураре умирает.
Потом, когда ему показалось, что душа уже отлетела в тот славный мир, где все вокруг зеленеет и цветет, где бывший охотник вдоволь может добыть дичи, он вдруг очнулся и увидел перед собой Синего человека…
Простой искренний рассказ Генипы о страшных мучениях и жестоких испытаниях растрогал моряков до слез. Они не могли скрыть умиления и восхищения.
И странное дело, чем дольше говорил индеец, тем бодрее и сильнее, казалось, становился. Голос его был теперь увереннее и тверже, жесты энергичнее. И следа в нем не осталось от апатичного[394]
аборигена, в безделье проводящего дни напролет лежа в гамаке и равнодушного ко всему, что бы ни происходило вокруг.Темные глаза краснокожего сверкали, лицо было подвижно, он все время жестикулировал и, поднявшись на ноги, крикнул:
— Хозяин, господин! Белый должен умереть от моей стрелы, а ты должен забрать желтую землю.
— Не торопись, друг мой, — ответил Феликс, внимательно оглядывая Генипу, — ты еще слишком слаб!
— Хозяин, послушай… время не ждет… Они скоро придут, я чувствую!..
Как будто желая придать словам вождя больший вес, Уаруку, все это время бегавший вокруг ни разу не присев, вдруг насторожился. Шерсть на его спине встала дыбом, он громко залаял.
— Хозяин! Видишь собаку… Слышишь?.. Уаруку никогда не ошибается.
— Ну хорошо! Будь по-твоему. Идем! Нужно покинуть это проклятое место, где ты так много и жестоко страдал, страдал за меня, верный мой друг. Иди к своим лесам, к высоким деревьям, к солнцу, к голубому небу.
Моряки собрали оружие и отправились в путь. Впереди шел Жан-Мари, неся над головой факел. Рядом бежала собака, которая все злее рычала и все больше нервничала.
Внезапно страшное ругательство сорвалось с уст Жана-Мари. Он остановился.
Вся цепочка тоже прекратила движение.
Теперь в тишине слышалось лишь глухое рычание пса да громовые возгласы отставного сержанта.
— Ну, что там, Жан-Мари? Что случилось, дружище? — спросил Феликс, подойдя ближе.
— Случилось?.. Да уж, случилось! А то случилось, месье, что я хотел бы поджечь весь лес и поджарить заживо тех негодяев, которые замуровали нас в этой пещере!
— Замуровали?..
— Да, месье! Именно замуровали… Они устроили нам ловушку, словно лисьему выводку, который необходимо выкурить из норы.
— Что вы хотите этим сказать?
— То, что вход в пещеру замурован. Даю вам слово.
ГЛАВА 11
Жестокие проклятья, изрыгаемые моряками, понявшими, что они тоже стали пленниками пещеры, сменились физической и моральной апатией, с которой трудно было бороться.
Однако это длилось недолго. Мужественные люди все же нашли в себе силы не пасть духом. Новая беда, внезапно обрушившаяся на их головы, не смогла парализовать силы путешественников.
Моряки собрали всю волю в кулак, каждый в отдельности и все вместе показали неслыханную твердость.
Пятьдесят часов длилась неравная борьба. Только смертельная опасность могла заставить людей так работать.
Пятьдесят часов без пищи, воды, света, почти без воздуха!