Необыкновенные собеседники

И Брик удивит меня, но уже не вызовет одобрения Михаила Левидова и даже понудит его нахмуриться.

— Всю жизнь я работаю с Маяковским и ничего поделать с ним не могу. Он со мной соглашается, обещает не повторять и снова срывается.

Брик говорил тогда тоном и словами воспитателя, измученного трудновоспитуемым подопечным. Я не поверил своим ушам, не смог представить себе Маяковского — непослушного воспитанника Осипа Брика. И вновь в памяти осветилась картина «чистки» поэтов и поэтессенок, когда Брик в своем защитного серо-зеленого цвета костюме «хаки» делал вид, будто и впрямь председательствует на «чистке». И это при действительном, неуемном, громогласном и единолично всевластном председателе и судье Маяковском!

Она продолжалась, эта «чистка» поэтов. Какой-то молодой человек прочитал стихотворение, одно из тех, какие во множестве печатались тогда во всевозможных журналах на серой бумаге. Профессионально написанное, холодное, не интересное ничем стихотворение.

Маяковский под одобрительные возгласы публики «вдребезги» разделал стихотворение. Но поэт показался ему не безнадежным. Он предложил запретить молодому человеку печатать стихи в течение трех лет и отправить его на выучку к Маяковскому! Публика снова единогласна (почти!): лес поднятых рук. Предложение принято. Но, как ни странно, молодой, «вдребезги» раскритикованный Маяковским, осужденный публикой поэт очень доволен. Радостно улыбаясь, торжествуя, он подошел к краю эстрады и признался во всеуслышание, всенародно, что надул всех присутствующих и самого Маяковского! Стихотворение, которое он только что читал, написано вовсе не им!

— Кем? Кем написано?

— Автор осужденного вами стихотворения... Валерий Брюсов!

Шум. Хохот. Крики. Свистки. Аплодисменты. Вой. Рев. Брику долго не удавалось унять аудиторию.

Спокойнее всех был Маяковский.

— Товарищи и граждане! — прогремел его голос, перекрывая рев.— Раз эти стихи принадлежат Валерию Брюсову, значит, и ваш суровый приговор относится к Валерию Яковлевичу Брюсову.

— То есть ка-ак?

— Очень просто. Ваш приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Валерию Брюсову запрещено писать в течение трех лет... пока не исправится.

Запретить писать Брюсову? Это показалось слишком даже многим из почитателей Маяковского. Что там ни говорите, этого никто не мог ожидать!

Все попытки Осипа Брика утихомирить зал провалились. Один за другим демонстративно поднимались с мест почтенные профессорские фигуры и протискивались к выходу. Кто-то огромный с патриаршей бородой на груди, в распахнутой шубе, возмущенно размахивая руками, демонстративно шагал между рядами. Он еще не успел покинуть зал, как Маяковский, спокойно наблюдавший бурю в зале, иронически заметил но адресу бородача:

— Бриться пошел.

Хохот прокатился по залу. Бородач был сражен. Маяковский вновь — победитель.

И вот тут взбрело мне на ум вступиться за поруганную честь Валерия Брюсова и выступить против Владимира Маяковского.

В Москве я был новичок. Года еще не прошло, как я приехал сюда из Феодосии, где долгое время находился под непосредственным влиянием парнасских поэтических традиций Максимилиана Волошина. Даже с ломаной строкой я не успел еще примириться. Ритмика стихов Маяковского казалась враждебной поэзии. Футуризм, главой которого тогда был Маяковский, вызывал во мне недоброе чувство. А манера Маяковского обращаться с публикой и даже с признанными поэтами возмущала. На «чистку» поэтов я пришел с предубеждением. Все, что наблюдал в течение этого вечера, укрепило меня в убеждении, что Маяковский сам не всерьез относится к «чистке» и что весь этот вечер не более, чем озорство. Я с неодобрением смотрел на безвестных поэтов-юнцов, добровольно пришедших «чиститься», и намеренно сел на эстраде в сторонке от них. А на эстраде я оказался как один из множества членов СОПО —- Союза поэтов, хотя сам к тому времени уже бросил «стихописательство».

Итак, негодующий, никому не ведомый, очень молодой человек попросил слова у председателя Осипа Брика. На мою беду, слово мне было дано. Не иначе, как меня приняли за еще одного стихотворца, принесшего свои вирши на грозный суд Маяковского.