Необыкновенные собеседники

С марса — из бочки, подвешенной вороньим гнездом на мачте,—истошным голосом вопил наблюдатель: «Люди!» Он видел их с правого борта. Их видели с разных сторон в одну и ту же минуту десятки людей. Они возникли призраками среди огоньков ледяной пустыни. То они размахивали руками, то навзничь падали на торосы, то, ныряя в рыхлом снегу, опрометью бежали от нас, то, словно не замечая «Красина», медленно шли стороной по льдинам в белой пугающей тишине. Тени бродили по океану...

Тросы и мачты были облеплены галлюцинирующими людьми. У всех лихорадочно горели глаза и губы были сухи от ночного полярного солнца. Схватывая друг друга за руки, поминутно кто-нибудь из нас вскрикивал: «Человек на льдине! Мальмгрен!»

Все ошибались. Не было никого. Ледяная пустыня была безлюдна.

Корабельная сирена, не умолкая, звала и звала затерянных в сверкающей белой пустыне людей.

В пять утра в ледяном океане на остроконечном торосе среди шатких плавучих льдов — голубых, синих, зеленых — были наконец найдены люди, которых мир вычеркнул из списка живых.

Вышки торосов лепились на небольших разрыхленных льдинах. Между льдинами беспорядочными лучами разлетались канальчики чистой воды, зигзагами прочерчивались разводья, светилась бледная прозелень подернутых муаровой коркой проталин. Лед был нетвердый. «Красин» словно втискивался в рос-

сыпи влажного сахарного песка. Сахар облеплял красинские борта ж отваливался от них лепешками. На цветной остроконечной льдине темнели фигуры двух человек. На этот раз их видели все — и одновременно. Значит, не галлюцинация. На вершине льдины стоял человек, пухлый от множества окутавших его тело одежд. Темное грязное лицо скрывала сбившаяся колтуном борода. Глаза горели ужасом и восторгом. У его ног из глубокой траншеи в снегу поднималась страшная от страданий голова другого. Где же их третий спутник? В группе Мальмгре-на трое, это было известно всем. Красинцы спустились по штормтрапу на шаткие полные синего света льдины. Приходилось пробираться цепочкой, поддерживая друг друга. С трудом добрались до льдины. Льдина на глаз в поперечнике метров десять, не больше. Не льдина — льдинка среди океана. Тот, кто стоял на ней, без всякой подмоги взобрался по веревочному штормтрапу на борт. Его товарища подняли на носилках. Он был полуодет, разут. Сквозь продранную одежду белела отмороженная кожа колен, ноги в промокших дырявых носках лежали, как омертвевшие. Щеки его были черны, зловещая синева пламенела на верхней губе. Цаппи назвал себя, представил неподвижного Мариано. Но ведь Чухновский передал по радио: «Видели на льду группу Мальмгрена»,— значит, троих... Где же третий? Где Финн Мальмгрен? Мы вопросительно смотрели на Цаппи. Прежде чем увели его вниз, в лазарет, он торопливо, глотая слова, целые фразы, дополняя отрывистую, дробную речь жестами, мимикой, то выпячивая чувственные полные губы, то поджимая их, стал объяснять, что Финн Мальмгрен занемог в пути. Он не захотел быть обузой для своих спутников в ледяной пустыне. По словам Цаппи, Мальмгрен попросил их выдолбить для него могилу во льду и сам заживо добровольно опустился в нее. Он снял с себя почти все одежды и отдал их, но почему-то только Филиппо Цаппи, только ему, а не обоим — Цаппи и Мариано. И почему-то только ему, а не им обоим, отдал убогий остаток своей доли продуктов — затвердевшего в арктической стуже темного пеммикана. И еще он вручил Цаппи свой компас. Если Цаппи и Мариано когда-нибудь доберутся по льдам до земли, если они попадут в Стокгольм — Цаппи отдаст матери компас ее прекрасного сына.

Вот и все, что мы от него узнали. Цаппи увели в лазарет. Там, в лазарете, доктор уже снимал с Мариано остатки его прогнившей мокрой одежды.

Объяснения Цаппи не удовлетворили ни одного человека на «Красине». Но они не удовлетворили никого в целом свете.

Сейчас и представить себе невозможно, какая буря поднялась во всей мировой печати, когда мы передали по радио нашу беседу с Цаппи. Пусть все было так, как он рассказал нам. Но как он смел напялить на себя множество теплых одежд — своих и Мальмгрена, когда Мариано, полураздетый и необутый, коченел рядом на льду? Цаппи утверждал, что тринадцать дней не ел ничего, ничего, кроме снега, от которого его уже тошнило. Тем не менее он крепко держался на сильных ногах, был бодр, словоохотлив, подвижен, в то время как его спутник Мариано был полумертв, истощен, безмолвен.

Попытки порасспросить Мариано не привели ни к чему. Цаппи, старший по чину, запретил ему отвечать на наши вопросы, даже когда Мариано пришел в себя.

Пожалуй, мы писали о Цаппи куда сдержанней и корректней, чем вся мировая пресса. Большинство журналистов западных стран уверенно обвиняли Филиппо Цаппи в смерти Финна Мальмгрена. Его укоряли в том, что он «съел» Мальмгрена, что это он полураздел Мариано, натянув на себя часть одежд своего спутника, и будто бы съел долю пеммикана, принадлежавшую Мариано.

Так это или не так? Тайна смерти Мальмгрена навек останется нераскрытой.