Необыкновенный кот и его обычный хозяин. История любви

Норм, Нортон и я три года делили летний дом. За это время Норм установил новый рекорд популярности на острове и написал — мне бы хотелось верить, что на него оказало благотворное влияние мое соседство, — несколько хороших сценок для Оскара-ворчуна.[29] Нортон благополучно преодолел переход из детства в отрочество, обзаведясь всеми чертами, свойственными подростковому и юношескому возрасту. Он стал невообразимым всезнайкой и упрямцем. Никого не слушал. Если на улице лил дождь, а кот желал выйти погулять, то все мои попытки объяснить, каким он станет мокрым и несчастным, пропадали впустую. Нортон хотел научиться всему на собственном опыте. Он стал более независимым, привыкнув проводить на улице всю ночь. Или почти всю — в пять утра он начинал громко мяукать под дверью, требуя его впустить. Я никогда не задавал Нортону вопросов о том, где его носило, уверенный, что коту хватит ума держаться подальше от ночной дискотеки. Но, пожалуй, самым драматичным событием того периода стало удаление… мужского достоинства Нортона. И хотя я бы радовался родившимся от него котятам (в данном вопросе предпочитаю воздерживаться от какого-либо сравнения с внучатами и дедушкой), меня поразило, с какой яростью те, кто когда-либо держал кошек, стараются избегать всего, что хоть как-то связано с разведением потомства. Эти размышления о коте (причем Нортон в ходе данного процесса из «моего кота» превратился в «некоего кота» или «того милого парня», пометившего всю мою квартиру, одежду, работу, жизнь, в конце концов повлияли на мое решение. Я не был к этому готов. Записался на прием в клинику и отвез Нортона.

Ветеринарный врач, принимавший своих пациентов в Гринвич-Виллидже, был точной копией Санта-Клауса — крупный и жизнерадостный мужчина с длинными седыми волосами и бородой. Он прекрасный доктор и великолепно умеет ладить со своими подопечными. Именно в последнем я так отчаянно нуждался, когда повез Нортона на пугающую операцию.

— Не волнуйтесь, — успокаивал он меня. — Это совершенно безболезненно. Кот ничего не почувствует.

— Может, мне остаться? — с надеждой спросил я. — Я могу достать раскладушку и расположиться в его палате…

— Ему не придется оставаться на ночь. Вы можете забрать его в пять часов.

— А ему потребуется что-нибудь особенное? Купить мягкую кровать? Или пригласить кабельщика, чтобы тот отключил «Канал-джей»?[30]

— С ним все будет хорошо, — заверил меня ветеринар. — Это не нанесет ему глубокой травмы.

И он оказался прав. Нортон справился с операцией как настоящий герой. Чего не скажешь обо мне. Часть дня я провел, скрючившись из-за спазмов в области паха. Я был уверен, что Нортон возненавидит меня, когда я приеду забирать его из клиники. И заранее готовился к обидам и возмущению, не говоря о пугающей перспективе бесконечных счетов от психотерапевтов.

Ровно в пять часов я вернулся в ветлечебницу, и Нортон ждал меня, слегка заторможенный, но внешне ничуть не изменившийся. Врач показал мне послеоперационный шов, и после того, как комната перестала вертеться у меня перед глазами, я был вынужден признать, что это не выглядело ужасным. Он посоветовал мне проследить, чтобы Нортон не слишком напрягался вечером — а вскоре он обо всем забудет и самочувствие улучшится.

И он снова оказался прав. У Нортона не выявилось ни одного отрицательного последствия операции — ни психологического, ни физического. Как и прежде, он ночами занимался поисками кошек по всему Файер-Айленду. Он даже не набрал вес, что объяснялось его активной уличной жизнью с лазаньем по деревьям и рысканьем по зарослям Фейр-Харбора.

Что же касается меня, то за годы соседства с Нормом я стал очень хорошо играть в теннис, научился готовить великолепную семгу под чесночным соусом и невероятно весело провел время. Но я так и не смог стать habitue[31] на «вечеринках в шесть». И никогда не встречался с эгоистичными психологами, а также ни разу не воспользовался оригинальной сдобной приманкой «Мэра Фейр-Харбора».

И все же я вступил в полноценный мир невнятного бормотания, неловких объятий и нерешительной близости. На самом деле я не просто вступил. Погрузился в него с головой.

Моим первым увлечением после разрыва с Синди стала Сара. Вскоре выяснилось, что мы с ней имели столько же общего, как и Мадонна с папой римским. Но первые три месяца, когда мы начали встречаться, она казалась мне совершенством.

Внешне Сара выглядела сногсшибательно: темные волосы и шоколадная от загара кожа. Она могла похвастаться длинными идеальными ногами, а еще — вы же помните, что это происходило в период, когда мне хотелось чего-то легкомысленного, — Сара носила самые короткие юбки, какие мне доводилось видеть со времен Твигги.[32] Она была чувственной и сексуальной, и вдобавок не возражала против покупки некоторых вещей в магазинах «Секреты Виктории». Последнее я обнаружил, когда Сара решила, что может мне доверять.