Неодинокий Попсуев

– «Вы отступаете… Вот как! / Белее полотна вы стали? / Мой друг! Какой же вы чудак: / Ужель вы так боитесь стали?» – Сергей декламировал с наслаждением: – Я покажу «тот знак, что был мне дан: / Мой рыцарский султан». – Кончиком рапиры Попсуев царапнул Ненашева по белой шее, бережно положил клинок у ног директора и от себя добавил: – Молчите? Ваша карта бита. Я вижу страх. Теперь мы квиты. – И Попсуев с поклоном покинул кабинет директора Современного театра. Навсегда. «Qualis artifex pereof!»[23]

В туршопе

Какое-то время Попсуев жил на даче, ловил рыбу, собирал грибы, и когда перестал без конца повторять одни и те же слова: «Весь мир театр», решил ехать в город и искать работу. В понедельник он спешно шагал на первую электричку. На мосту невольно задержался, поравнявшись с бесхозными штанами и туфлями. «Где же хозяин?» В легком голубовато-белесом тумане, как на японской картинке, вырисовывалась треугольная лодчонка с одиноким рыбаком в треугольной шляпе («Его, что ли, одежка?»), а в других местах было пусто или просто ничего не видно. День только-только разогревался, и в воздухе порхали бабочки света. Ни комаров, ни оводов, ни мошки. Сергей перегнулся через перила и посмотрел под мост. На подмостках спал, свернувшись в калачик, мужик в рубашке и еще советских, черных трусах до колен. От него шел пар, легкий, как сон. «Русь! Ты сама как сон!» – Попсуев поежился и ускорил шаг.

Сергей плюхнулся на сиденье возле окна и закрыл глаза. И хотя свободных мест было завались, напротив уселась парочка, тоже вроде как из «Машиностроителя». Покемарить не удалось, так как дамочка попалась слишком уж говорливая. Не умолкая ни на минуту, она напористо говорила обо всём на свете, даже о том, что должен чувствовать синьор помидор, точнее, обязан, раз он помидор. «Женщина в любой разговор привносит модальность, к которой относится легко, как к парфюмерии. Бедный муж».

– Нет, в самом деле, представила: я – помидор! Вот такой вот. – Синьора встала, не без грации изобразив куст помидора.

Спутник кивнул, соглашаясь, что да, помидор действительно такой. «Сколько энергии в ней, – думал Попсуев. – Откуда, ведь два выходных билась за урожай? А впереди рабочая неделя».

– Я тут, палка тут, не дотянуться. А расти-то надо. Кряк! Перегнулась, вниз башкой! – дачница, вдруг и впрямь перегнувшись, уронила верхнюю часть туловища до пола. – А ведь я ему сколько говорила: воткни палку возле самого куста! Воткни палку! Показала как! Нет! Втыкает в тридцати сантиметрах! Я ему: ря-адом, ря-адом! Нет! В полуметре воткнул, какая тут хребтина выдержит?

Речь шла, как понял Попсуев, о муже синьоры, полной бестолочи, и о ветке помидора. Рассказчица еще пару раз привскочила, демонстрируя нюансы взаимоотношений треугольника «она – муж – помидор». Сергею стало неприятно от этих подробностей. Дачница напоминала жирную, прожорливую, ловко ломающую туловище гусеницу.

Притерпевшись к растительной болтовне, Попсуев задремал было, как вдруг тема дала резкий зигзаг и перекинулась, совсем как изломанный помидорный стебель, на круизы по Европе и Африке.

– Представляешь, в Египте, в этой дыре, так можно отдохнуть, и всего ни за что! А шмотья там, а золота – горы! Просто бурты золота. Тут дыни, а тут золото. Дешевле нашего раз в пять!

– В пять? – подал наконец голос и ее спутник.

– Ну, в четыре. Да и вся эта ботва, арбузы с финиками и прочей фигней, просто тьфу, копейки!

– Была, что ль?

– Да, в туршопе. Два раза.

Попсуев приоткрыл глаз и еще раз оглядел соседку: типичная «челночница» с развитыми руками и природной способностью счета в уме в свою пользу.

– Духи арабские, небось, тонкая штучка? – спросил спутник. – «Шанель» посрамят?

– Какой «Шанель»? У бедуинов фишка – запах верблюжьей мочи.

– Как пирамиды тебе?

– А никак! Груда булыжников. Будто ГЭС строили. Камни да камни. Столько навалили – страсть! Делать было нечего. Знаешь, сколько в пирамиде камней? Не поверишь, нет, ты послушай, шесть мил-ли-о-нов тонн! Тут шесть кирпичей не поднять, а там шесть миллионов тонн! Представь, вместо общества была бы пирамида! Все вдруг сошли бы с ума и сто лет таскали валуны!

– А чего, не таскали?

– Таскали, а пирамиды где? Не, махина. Чтоб обойти, полчаса надо.

Спутник вздохнул.

«Пирамиды, помидоры, близкие слова, – думал Попсуев. – Зачем нам пирамиды, когда важнее помидоры?»

– Говорят, фараоны как-то заговаривали их? – произнес спутник.

– Не фараоны, жрецы.

– Одна холера. А еще болтают, кто побывал в них, тот того…

– Чего того? Кобелирует?

– Ну, того, с приветом становится. А то и коньки отбрасывает.

– Брехня! Я – с приветом?

– Нет, ну, ты какой привет?

– Вот! Брехня. Может, их кого и берет, а нашего брата ничем не возьмешь. Даже дустом! – рассмеялась она.

– Да у нас и крепостное право не прижилось, а у них там одно рабство.

– У нас не Пугачев, так Пугачева, – ни с того ни с сего ляпнула попутчица. – Запугали, на хрен, всех.

Попсуев даже выпрямился от удовольствия.

– Что, никакой мистики? – обратился он к ней.