Неодинокий Попсуев

Утро выдалось солнечным и тихим, наполненным праздничным настроением. Но после обеда погода испортилась. Небо придавило землю будто мраморной плитой. Выси заурчали, как гигантское брюхо, упали крупные капли дождя, оставляя расползающиеся темные пятна, зазмеились ручейки. На несколько минут дождь вроде стих, а потом разразился с новой силой. Казалось, вокруг дома выросла сплошная завеса дождя. За полчаса участок покрылся мутной пузырящейся водой. Исчезла улица, дома вдоль нее. Ливень скрыл всё. Не было видно и пирамиды. Она лишь угадывалась треугольным контуром и шумом, с которым бились струи об ее поверхность. «Как же так? – сокрушенно подумал Сергей в 19.53. – Теперь надо по новой рассчитывать всё…»

Неожиданно дождь иссяк, и вместо серой массы облаков небо контрастно засинело, и зачернели грозовые тучи. «20.08, успею». Попсуев влез в резиновые сапоги, но тут раздался первый раскат грома. За ним другой, третий. Что началось! Молнии хлестали землю, как озверевший погонщик взбесившееся стадо. Синий зигзаг ударил в пирамиду, а из зенита раздался страшный треск. Сооружение вспыхнуло, как спичка, и в одну минуту сгорело. На часах было 20.15. И тут же кончилась гроза.

«Громоотвод не сделал!» – повторял Попсуев, ошеломленно глядя на огненный танец, и когда на месте врат Дуата остался один лишь черный след, к калитке подошла старушка и попросила милостыню Христа ради. Сергей взял у нее из рук пустую сумку, выгреб в нее продукты из холодильника и вернул.

– Храни тебя Господь, сынок!

Под утро возобновился дождь. Лило три дня, будто Всевышний согнал к Колодезной тучи со всего света. Река разлилась и побурела. Скрылся под водой вместе с травой и кустами приречной луг. К электричке продирались на резиновых лодках, плотиках, автомобильных шинах, а то и вплавь.

Началось сущее наводнение. Плыли деревья, заборы, человеческий хлам. Показалась крыша, на ней возле трубы сидел огненно-рыжий петух. Похоже, плыл он уже давно, крыша то и дело цеплялась за дно или деревья, надолго застревала на одном месте, пока ее не разворачивало и не уносило дальше. Странно, что на беднягу еще не обратили внимания хищные птицы. Незавидная у него судьба. Попсуев взял у Валентина лодчонку и поплыл спасать пернатого.

– Ты куда? – кричали спасателю, смеялись, тыкали в него пальцем. Но он благополучно добрался до пристанища петуха, и тот сам съехал к нему в руки.

– Ну что, Петя, славный наш моряк, наплавался? – погладил Попсуев петуха, как кошку.

– А то, а то, а то! – ответил тот и неожиданно распрямил крылья, забил ими и, изогнувшись как гимнастка, во всю глотку заорал на всю ширь реки. А потом от полноты чувств клюнул Попсуева в руку, но не больно.

– Вот, Никодим, тебе подарок. За себя боюсь, я изверг, сожру мореплавателя, у тебя ему спокойней будет. Курочек подсадишь, потомство у Крузенштерна пойдет.

Снова встретились

Сергей встретил Несмеяну в трамвае. Они зашли в разные двери, а в середине вагона столкнулись, сели рядом и с минуту молчали. В эту минуту стало ясно, что в каждом из них есть то, чего не выразить словами и взглядами, разве что прикасанием. Такая минута не создана для общения, но подготавливает его. А когда две бездны соприкоснутся, они дадут вечность.

– Как живешь? – спросили одновременно друг друга и не подумали улыбнуться.

– Выйдем, – сказал Попсуев, увидев гостиницу «Южная». Он поднялся и направился к выходу. – Зайдем в бар.

В баре никого не было. «Это знак, – подумал Сергей. – Нам никто больше не нужен». Он взял коньяк, кофе, пирожные.

Они сидели на высоких стульях за стойкой, глядели друг другу в глаза, ждали чего-то друг от друга и не решались первым произнести слово или взять другого за руку, хотя оба хотели этого. Попсуев заметил на ее коленке маленькое белое пятнышко. Это была крохотная дырочка в незаметной штопке. У него сжалось сердце. Ему стало жалко Несмеяну. Видно, в ее центре туго с зарплатой. Он вспомнил дырку в своем носке в первый приход к ней…

– Хорошо, – сказала Несмеяна, выпив коньяк. – Кофе и коньяк хорошо. Это что, пролог? К чему?

– К эпилогу. Давай особо не мудрить.

– Ты хочешь по-простому? Сразу в номер?

– Ой, не надо! – оборвал ее Попсуев. – Разве что изменилось?

– А разве нет?

– Разве нет, – спокойно ответил Попсуев. Он решил воспользоваться ее же оружием – спокойной уверенностью в истинности своих слов. Вот только хотел говорить при этом ласково, нежно, искренне, а получалась словесная рубка. И никакой уверенности в своей правоте!

– Мне закрыть глаза на всё, что произошло?

– А что произошло?

– Произошло – для тебя, может, и ничего, а для меня – всё.

– Не думал, что тебя это трогает. Ведь ты сама выгнала меня из дома.

– Я? Выгнала тебя? Прощай. – Несмеяна слезла с высокого стула. – Полагаю, заплатить есть чем?

Попсуев молча глядел ей вслед, боясь остановить ее голосом или силой.

Неожиданно она вернулась.

– Чего ты хочешь от меня, изверг?

– Я – ничего. Я хочу покоя.

– У тебя нет его? Бедняжка.

– Не жалей меня.