Неодинокий Попсуев

Директор сидел за столом и выслушивал обвинения в свой адрес, произносимые партийно-механическими и возбужденно-комсомольскими голосами. «Трусят, – думал он. – Ни одного мужика нет. Даже мысли не могут сформулировать. Да и откуда в них мысли? Неужто им передавать завод? И голландских коров забьют, а то и голодом заморят». Чуприна вдруг вспомнил, как пять лет назад был под Воронежем и там, в совхозном коровнике увидел коров истощенных до такой степени, что их ставили на специальные подпорки, чтобы выдоить, верее – выдавить из них литр молока.

На директора с трибуны поглядывали с опаской, близко к столу не подходили, а «тезисы» отдавали в президиум, обходя стол кругом. Каждый раз Чуприна провожал очередного «отдуплившегося» оратора насмешливым взглядом.

Обычно Чуприна напоминал напруженного льва перед прыжком, даже когда доброжелательно выслушивал чью-то аргументацию. Большая его голова, казалось, жила отдельно от его рук: руки могли что-то перелистывать, писать, жестикулировать, а в голове шел непрерывный мыслительный процесс, который планировал дела, слова, жесты. В этот момент с нее можно было ваять ту самую былинную Голову, что торчит в русской степи как символ вечности непонятно для кого и для чего. Сейчас же он больше походил на льва усталого, охраняющего свой прайд, по-прежнему опасного, но понимающего, что его изгоняют, и не подросшие львы, а жалкие охотники-пигмеи с отравленными стрелами.

Когда предоставили слово ему, он вышел, как капитан огляделся по сторонам. Прошелся по всем рядам пронзительно-невидящим взглядом, не то запоминая, не то выжигая всех из памяти. Потом указал рукой на президиум:

– Вот тут, граждане, ваше новое руководство. Видите, под столом лужа?

В зале зашумели, стали приподниматься, заглядывая на сцену. В президиуме секретарь парткома встал, отодвинул стул и нагнулся под стол.

– Обоссались от страха. Жалуйте теперь его. А вообще-то, жаль, шашки нет. Встать! – рявкнул в микрофон Чуприна, ткнув кулаком в сторону президиума.

Президиум подскочил как ужаленный. В зале раздались смешки. Чуприна, не глядя ни на кого, прошел мимо них, спустился по ступенькам в зал и вышел. Президиум без сил опустился на свои места, а три четверти зала поднялись со своих мест и захлопали вслед ушедшему директору. Когда все успокоились, и началась процедура выдвижения и голосования, каждый сидящий в зале почувствовал пустоту. Без старого директора опустел зал, как будто из него ушел вместе с Иваном Михайловичем весь двадцатый век.

В «Вечерке» появилась очередная заметка Кирилла Шебутного, в которой он утверждал, что «после ухода Чуприны из зала президиум и впрямь сел в лужу, собственную».

Неудачный кандидат

Попсуев не рассматривал уход Чуприны с поста директора как препятствие своему росту по службе. О карьере Сергей думал, как о феерическом продвижении по должностной лестнице, и никак не предполагал, что все протеже старого директора занесены в черный список. Но поскольку борьба на заводе не закончилась, и каждая партия прибирала к рукам нужных ей специалистов, Попсуев еще имел шансы на выдвижение. Его быстрому росту могла помешать лишь нехватка подлости, без которой трудно сделать замес успеха.

Кукловоды хорошо знают: стронь специалиста с мертвой точки хоть министр, спец не обязательно дойдет до победного конца. Много на его пути рвов и капканов, которые без помощи знающих людей не обойти. Однажды в буфете заводоуправления к Попсуеву подсел начальник отдела труда и зарплаты Звягин и, помешивая чай и испытующе поглядывая на него, поговорил ни о чем, а потом неожиданно предложил:

– Ну, что, Сергей Васильевич, хочешь стать начальником цеха?

Попсуев знал, что Звягин устроитель судеб еще больший, чем Дронов, и не смог удержать суетливого движения рук и выражения лица.

– Вижу, хочешь, – сказал трудовик без тени ухмылки. – А это уже полдела. Выступи-ка ты, Сергей Васильевич, с почином объединить первый и второй участки, станешь хозяином двух третей цеха, я тебе и расчеты помогу сделать, обоснуем такую экономию, что новый директор ахнет!

– Но как же за спиной Берендея? – возразил Попсуев. – Ему сказать надо. И его, что, по боку?

– Почему по боку? Вверх пойдет, в замы главного… Поверь мне, искушенному в этих делах, – настаивал действительно искушенный не только в этих, но и еще в очень многих комбинациях, проныра трудовик.

– Я так не могу, – сказал Попсуев.

«Ну, и дурак!» – думал трудовик, досадуя на Дронова, что тот необдуманно втянул его в явно бесперспективный проект. Но ему инстинктивно нравился Попсуев своей искренностью и честностью, тем, что начисто отсутствовало в нем самом. Он взял еще одну чашку чая, а потом и вовсе пригласил Сергея в свой кабинет, где минут двадцать вразумлял дитятку, что успех приходит не к тем, кто его жаждет, а к тому, кто сам рвется к нему, не боясь замараться по пути.

– Как, думаешь, генералами становятся? Без крови? – убеждал Звягин.

– Так то на войне, – не сдавался Попсуев. – И потом Берендей, ведь он отладил цех как часы, слаженней быть не может.