Неодинокий Попсуев

Вот как раз под этим демоном рядом с мухой появились Петр и Ксения. Как этюд, рожденный тою же невидимой кистью, что вывела и демона. Летчик и балерина стояли напротив друг друга, почти обнявшись, и разговаривали. Она изящным росчерком длинных пальчиков рисовала в воздухе что-то похожее на обещание, а он загонял квадратную ладонь то в штопор, то в мертвую петлю, а тело, казалось, повторяло эти пируэты.

Меня будто вынесло что из дома. Я вышел и направился по дорожке к калитке. Голоса стихли, послышалось:

– Договорились?

– Договорились.

Они даже не удосужились поздороваться со мной. Что-то случилось, решил я. И не ошибся.

Вчера, то есть, в пятницу, они удивлялись, что впервые вечер приобрел малиновый отсвет. Ни разу еще она не наблюдала такой удивительной прозрачности воздуха, насыщенного легким малиновым ароматом, звоном и цветом. Будто малина созрела в небесных садах, и дождь и солнечный свет омыли ее, просеялись на землю радужной пылью и осели на всем сияющими капельками радости.

Из-за поворота появилась женщина в шляпке с четырьмя детьми-погодками. Старшему мальчику было лет десять. Они будто вышли из шестидесятых годов, когда из дома не просто выходили на прогулку, а совершали ритуальный выход в парк или кукольный театр. Во всяком случае, в приличных семьях. Отсутствие небрежной детали в одежде и прическе детей заставляло думать, что их мать либо запуталась во времени, либо находится в плену ложных иллюзий относительно нынешних канонов пристойности и добропорядочности; дальше этого подобные соображения не шли, так как все в детках было гармонично. Как бывает гармонично то, что уже навсегда ушло из жизни.

– Они словно оттуда… – заметил летчик, забыв, о чем он только что говорил.

– Вы правы, Петр Семенович, сейчас так за собой и за детьми не следят.

– Да, Ксения Всеславна, мы многое потеряли, перейдя к демократической форме одежды.

– И к единственному ребенку в семье.

Воцарилось молчание, в котором вопросы с обеих сторон, словно набухшие капли, вот-вот готовы были сорваться с уст.

– А у вас есть дети? – спросили одновременно и облегченно вздохнули.

– Сын, – сказала она. – В Англии, учится.

– Дочь, – ответил он. – Замужем, в Киеве.

О своих половинах ни слова. Точно их и не было на свете. Никогда? Что ж, будем считать, что никогда.

– И как он там?

– Нравится. И не нравится. Чванливые, ровней чужаков не считают.

– А в Киеве, как и у нас, если не обращать внимания на всяких горлопанов.

Оба смолкают и любуются всем, что им подарил Господь…»

Так какая красота спасет мир?

– Да, красота. – Несмеяна закрыла блокнот. – Пойдем, прохладно стало. Это ты не обо мне подумал. О себе и об этой Ксении. Я ее, кстати, знаю. А Петр? Петр – ты? Да, ты. На пенсии – не рановато? Что ты хотел сказать этой вещью?

Сергей услышал в ее голосе потаенную грусть.

– Тебе не понравилось? – тихо спросил он. От напряженного ожидания ее похвалы у него даже пересохло во рту.

– Не в этом дело. Ведь пишут не затем, чтобы понравилось, хотя в основном для этого. Пишут, чтобы сказать нечто сокровенное.

У Сергея сердце екнуло, оттого что Несмеяна произнесла слово «сокровенное». «Она почувствовала мое раскаяние, но не увидела его».

– А что, не ясно, о чем я хотел сказать? – с усилием выговорил Сергей.

– Ясно. Очень даже хорошо понятно. «Красота спасет мир».

– Вот!

– Но не такая же красота! Ты утверждаешь, что нормальные отношения людей сегодня кажутся уже ненормальными, и они, эти нормальные отношения, и есть Красота, которая спасет мир. Какой мир? Пошлый и похотливый? Не спасет. Знаешь, почему? Потому что твоя «красота» – часть этого пошлого мира, – Несмеяна провела рукой с блокнотом перед собой. – У тебя о красоте слишком много слов, но они мир не спасут. Даже если весь мир дружно проскандирует их, они не спасут его.

– Ты права, Несь… Но и я прав.

В парке на лужайке хороводились собаки, пять кобелей и сука.

– Как у людей, – махнул рукой Попсуев на собачью свадьбу.

Несмеяна ничего не ответила. Когда взошли на мост через реку, Несмеяна остановилась и долго смотрела вниз. Там возле серой уточки кружили три селезня, один из них, самый крупный, то и дело прогонял соперников от своей избранницы. Несмеяна вдруг рассмеялась:

– Не только у собак, у птиц то же самое… – а потом вдруг заплакала и воскликнула: – Как ты мог! Как ты мог, Сергей?!

– Прости меня, – сказал Попсуев. – Я скотина.

Через долгую минуту молчания Несмеяна произнесла:

– Я простила тебя. Прости и ты меня. Ты не скотина.

– Не прогонишь? – спросил Сергей, когда они подошли к дому Несмеяны.

– Я тебя никогда не прогоняла, – ответила она.

– А как же записка: «Одобряю выбор, проваливай навсегда»?

– Какая записка? Не помню. До больницы? Я тебя не прогоняла. Ты сам ушел. А наш уговор помню. Восемь дней осталось.

Несмеяна открыла дверь, Попсуев с щемящим чувством зашел в прихожую.

– Восемь так восемь, – вздохнул он. – Если восьмерку положить на бок, получится бесконечность. А что тут чемодан?

– Не успела убрать. Задвинь его за шторку.