Неодинокий Попсуев

– Нам сюда, Поль, в креслах посидим. Падай, Сергей Васильевич.

Чуприна разлил водку, полюбовался на свет: – Янтарь, искры брызжут. Ну, за консенсус. Помидорки бери, Сергей Васильевич, закусывай, огурки. Сам солил. Тут вишневый лист, дубовый, смородиновый.

Попсуев с удовольствием похрустел терпким огурчиком, с наслаждением высосал сладкий острый помидор, и с удивлением осознал, что не чувствует никакой дистанции между директором и собой, хотя отдавал себе отчет, что эта дистанция огромна, больше Скалозубовой.

– Полистал? Как альбом?

– Полистал. Сначала подумал: «Кладбище ушедших мгновений», а потом передумал: «Роддом будущих».

– Правильно передумал. Ты, я гляжу, поэт. На заводе должны работать поэты. Без них развития не будет. Кстати, ты стихи здорово читаешь. В ДК на вечере. Мне понравилось. В кружок ходил?

– В институтском театре играл.

– Всюду успел, – Чуприна помолчал, лицо его разгладилось, и в глазах появилась мечтательность. – Дивишься, поди, глядя на нас тогдашних. Я и сам дивлюсь. Будто и не мы то. У меня в смене Еськов был (помер уже), когда женился, директор Земцов квартиру ему выделил, а тот – куды мне, комнаты хватит. И его тогда все прекрасно поняли, это сейчас за сапоги югославские удавятся. Общий у всех язык был, русский еще. Не знаю, когда вы оглянетесь назад, что увидите. Себя, небось, не признаете. Так быстро всё меняется и не к лучшему. К концу, что ли… – задумался Чуприна. – Ладно, соловья баснями не кормят, наливать надо. – Он с добродушным смешком разлил водку. – У нас поговорка на стройке была: думай меньше, бери больше, кидай дальше. Думать – не всегда полезно. Порой лучше брать и кидать, чем лежать и думать.

– Почему же, – возразил Сергей, – можно и с думой кидать.

– Ага, спасибо за подсказку. – Чуприна достал из кармашка заявление Попсуева, развернул его, прочитал, подняв бровь, с заметным удовольствием разорвал пополам и еще раз пополам и кинул обрывки в корзину под стол. Взял в руки рюмку и чокнулся с Сергеем. – За это и выпьем. Кто старое помянет, тому глаз вон. Хороша, сволочь, вот тут так и жгёть. Будем считать, ничего не было. Не тревожься, никто не вякнет, и волос с твоей головы не упадет.

– Да я за это и не беспокоюсь.

– Верю. Синькова ты хорошо покатал. Как по катку. Фехтовал за сборную?

– Да приходилось, – покраснел Попсуев.

– Да ты не смущайся. Это я должен смущаться. Не каждый день за столом с обладателем Кубков сидишь. Знаю про тебя. Среди наших зэков тоже спортсмены были, даже чемпионы. Давай на диванчик присядем, поглядим в альбом.

Они выпили по третьей рюмке и уселись на диван.

– Не торопишься? – обратился он к Попсуеву.

– Нет.

– И я не тороплюсь. Торопиться по жизни – не жить. Вот, гляди. Это промплощадка. Ее сам министр выбирал. Два раза приезжал. Тут везде были болота. А вот под нами, – он похлопал по дивану, – озеро. Утки плавали, охотники охотились. Это я бурю с солдатами площадку, беру пробы грунта для исследования. Чуток пробуришь, вода стоит, грунт-то плывун. Это я на практике под Москвой. Вот принимаю оборудование. А вот в июле сорок девятого вместе с первыми кадрами, я за ними ездил в Воронеж и Ростов, в тех краях моя станица. На Северском Донце. Не бывал? А это моя первая хата.

На пожелтевшей фотографии была небольшая комната, одна к другой семь кроватей, тумбочки, стол в углу, на нем электрическая плитка.

– Тут нас было двенадцать человек.

– Не понял, Иван Михайлович. Кроватей-то семь.

– А чего тут понимать? На двоих одна кровать, спали по сменам. Пока один на смене, другой отсыпается. Седьмая – для больных и командированных.

– А чего потолка не видать?

– Высоко потому что, одиннадцать метров. С нас квартплату поначалу не за квадратные метры, а за кубические брали. Потом разобрались. А вот эти красавцы – зэки. Они на самых тяжелых работах были.

– И что, вот так вместе, не раздельно?

– Тогда в школе мальчики и девочки учились раздельно, а с зэками нет, вместе. Да они нас и не напрягали шибко. Их словно и не было. Двери мы не запирали. Фортки настежь. Воровства не было. Да и чего воровать? Чайник, если у кого, это как ГАЗ М-20 «Победа». А из них треть были рецидивисты.

– И долго жили так?

– Да не очень. С полгода, а потом на поселке дома стали сдавать, семейным комнаты выделять. Там же расселяли и одиноких, человек по пять.

– В основном молодые все, – Попсуев вглядывался в лица, стараясь угадать в них сегодняшних стариков, – вот тут вообще дети. Только чересчур серьезные.

– Молодым везде у нас дорога. – Чуприна закрыл глаза и очень ярко вспомнил заводскую площадку сорок девятого года, «зону». Она была как огромная незаживающая рана, с многочисленными растворобетонными узлами, где день и ночь кипела работа, и как черви копошился подлый люд. Станки под открытым небом. Стены без крыш, зияющие оконные проемы. Снег на оборудовании, вода. Нескончаемый холод, пронизывающий до костей… – Стариков-то и не было тогда, не успели еще состариться. Рабочим шестнадцать лет, мастерам двадцать, начальникам тридцать, ну а конторским под сорок лет, фронтовики. А вот глянь-ка на чумазеньких.

– Шахтеры?