Неофит в потоке сознания

Соседи по десятому кругу рассказывали, как после моего отъезда отец перестал ходить на работу, а только сидел в сарае у самогонного аппарата, гнал сивуху и пил, пил, не закусывая… Я знал, что в таких случаях положено плакать, а лучше рыдать и выть — но ничего такого со мной почему-то не происходило. На душе стояла мертвая тишина, в которой затухающим эхом раздавался отцовский крик: «Беги, сын!»

Раздался резкий хлопок, я невольно вздрогнул и огляделся: оказывается, сижу в машине и смотрю на тестя, который только что опять не сумел удержать дверь на тугой пружине, она вырвалась из рук и громыхнула на весь двор. Тесть, как и я, не любил резких звуков, мы с ним предпочитали тишину. Сегодня у них семейное торжество, годовщина свадьбы, и как всегда, теща дала нам задание проехать по магазинам, подкупить что-нибудь к праздничному столу. Алексей Иванович запаздывал, я же сидел в салоне моей «Волги», слушал ностальгическую джазовую музыку и утопал в ласкающих волнах уюта. Сутки я работал без сна и отдыха, но чувствовал себя неплохо, может, благодаря отключениям сознания на несколько минут, которые можно назвать и кратковременным сном, во всяком случае, каждый раз, когда просыпался или приходил в себя, на меня накатывал прилив сил.

С некоторых пор стал за собой замечать, как моё сознание пытается оторвать меня от насмерть прилипшей к ногам земли, воспаряет над болотистыми низинами и стремится ввысь, в бесконечное пространство, где чистые упругие потоки нагретого солнцем воздуха подхватывают и несут в неведомые, таинственные — при этом легко узнаваемые дали — генетической памяти нашего райского прошлого. Отсюда, из плавных светоносных потоков бесконечного восхождения, и вся моя жизнь, и любой миг прошлого и даже будущего — видится иначе: что-то как бы затягивается густым туманом забвенья, что-то наоборот проявляется отчетливо и ясно; и я начинаю понимать, что существуют события неважные или даже ложные, которые следует забыть, но есть и такие, от которых зависит не только твоя судьба, но судьбы множества людей — и эти дела и слова необходимо рассматривать снова и снова, пока не откроется их сакральный смысл.

В последнее время хозяин сильно нервничал. Ему сообщили, что на днях вышел на волю один из «заклятых друзей», которого он три года назад упёк за решетку. Вообще-то хозяин — мужик не робкого десятка и должен бы уж привыкнуть к непрестанным угрозам, но на этот раз видно сдали старые потрёпанные нервишки, и он испугался по-настоящему. Мы с моим напарником Владом попеременно охраняем Палыча. Был у нас третий, но недавно сбежал, и пока не подобрали замену, дежурим «сутки через сутки», нарушая нормы Трудового Кодекса. За три года я успел привыкнуть не только к Палычу, но и к его семье, довольно разношерстной и непростой. В круг наших с Владом обязанностей входила охрана не только хозяина, но его домочадцев и даже ближайшего окружения. Конечно, на первый взгляд, защитить такое количество людей кажется невозможным, но мы-то этим занимаемся и пока успешно.

Хозяина я крепко уважаю, он чуть не силком заставил меня взять ссуду в банке на покупку трехкомнатной квартиры, выступив гарантом. Кроме того, он нанял проверенного риэлтора и поставил ему на первый взгляд немыслимую задачу: найти квартиру в тихом зеленом районе поближе к центру, с готовой высококачественной отделкой, да еще с приличной мебелью. Не успел я опомниться, как уже поселился в просторной квартире новой планировки в элитном доме на берегу реки, из которой только что поспешно выехала в эмиграцию зажиточная семья. И уж если моя довольно избалованная супруга визжала от счастья, когда мы въехали в новое жилище, то каковы были мои чувства, закоренелого бездомного бомжа, в первый раз переступившего порог первого в жизни собственного жилья — это неописуемо. Поэтому я хозяину буду верным до последнего дыхания и если нужно собственным телом закрою его от пули, без колебаний.

На пороге третьего подъезда замерла сутулая фигура тестя. Он пришел в себя после грохота двери, пугливо оглянулся на окна дома, излишне суетливо сбежал со ступенек, просеменил к машине, где его ожидала открытая мною дверь. Забрался в салон, с наслаждением вдохнул воздух, пожал мне руку и стал оправдываться по поводу опоздания. Алексей Иванович выглядел весьма суровым мужчиной: коренастый, седой, с глубокими морщинами на мужественном лице. Мне он чем-то напоминал французского актера Жана Габена. Работал тесть главным технологом на крупном заводе, до некоторых пор занимал высокую должность секретаря завкома и, казалось, ему сносу не будет.