Неофит

Внезапная тишина во дворе оглушила ее; совершенное отсутствие всякого шума. Она постояла, прислушиваясь: не было слышно ни кудахтанья кур в их клетках-темницах, ни голоса Джоби, даже ветер стих. Абсолютная тишина, она почти боялась нарушить ее, хлюпанье ногами по густой грязи казалось ей святотатством, как будто Бог повелел прекратить весь мирской шум для Его блага.

Секунды эти показались ей вечностью, как ежегодные минуты молчания у Кенотафа в Поминальное воскресенье. Хочется кашлянуть или чихнуть, но не осмеливаешься. Просто ждешь. И тогда тишина взорвалась шумом, натиск звука, как будто его удерживали силой, и наконец дамба прорвалась. Он обрушился на Салли Энн с такой оглушительной силой, так неожиданно, что ее первой реакцией было желание убежать и спрятаться. Куры-несушки, тысячи их, все одновременно подали голос; их кудахтанье было яростным, испуганным, не озабоченным квохтаньем птиц, откладывающих яйца, а ожесточенным, пронзительным криком тех дней, когда они были еще летающей дичью. Звуки эти вибрировали в воздухе, достигая крещендо. Она зашаталась от них, словно от урагана, налетающего на нее, ударившего. Она почувствовала, как кто-то пронесся мимо нее, задев, оттолкнув в сторону, побежал к большому курятнику.

— Папа! — Она почти закричала, заставила себя пойти следом за его высокой фигурой. Он был на грани паники.

Он исчез за дверью. Шум стоял оглушительный; Салли Энн не поняла, закричала она, или только попыталась; ряды проволочных клеток сотрясались, грозя перевернуться в любую секунду, когда несколько тысяч кур бросалась на дверцы своих отдельных камер, хлопая и трепеща крыльями, старались просунуть сквозь сетку свои тощие шеи без перьев; перья и пыль взлетали, словно снежная буря. Глаза у кур были выпучены, клювы широко раскрыты, они визгливо кричали от ужаса и гнева, их окровавленные лапы бешено колотили по щелевому полу.

Салли Энн остановилась в дверях, увидела, как отец пробирается сквозь эту живую бурю, держась за столбы, чтобы не упасть. Другая фигура — Джоби, на его красивом лице замешательство, растерянность. Они кричат друг на друга, слова тонут в какофонии звуков, они дико жестикулируют, увертываясь от злых клювов, наносящих удары наугад в поисках человеческого тела. Яйца катались, бились, из кур лились испражнения, стояла удушающая вонь. Израненные птицы падали на дно клеток, вновь поднимались, вновь бросались на сетку. Только смерть остановит их, нанесенные ими самими смертельные раны. Взбесившиеся пеструшки.

И вдруг все прекратилось так же внезапно, как и началось. Как будто по сигналу куры прекратили бешено биться о сетку клеток, отошли от нее, шатаясь, уселись неуклюже, глядя в замешательстве; их ярость и ужас исчезли. Птицы сгрудились, тревожно квохча, некоторые валялись без признаков жизни. Вновь наступила тишина; душная от пыли тишина; перья плавно опускались на пол. Что бы это ни было, все кончилось. По крайней мере, сейчас.

— Что… что, черт возьми, случилось? Что происходит? — Клифф Моррис все еще стоял, вцепившись в столб, словно оставшийся в живых после неожиданно налетевшего торнадо, лицо белое, все тело дрожит. — Может быть, кто-то объяснит мне, что все это значит?!

— Я… не… знаю. — Джоби провел ладонью по лбу. Он тоже был потрясен. — Все началось внезапно. Только что они спокойно поедали корм, и вдруг впали в ярость.

Клифф Моррис окинул взглядом длинное помещение. Крысы? Нет, крысы не беспокоили кур. Тогда хорек? В Хоупском лесу водились хорьки, большие зверьки, оставлявшие после своих набегов убитых и растерзанных домашних птиц. Свирепые ночные охотники, они способны пролезать туда, куда ни за что не проникнет лиса; обезумевшие мародеры, которые, почуяв кровь, впадают в экстаз, начинают убивать всех подряд. Вот кто это был — хорек; и никто другой.

— Здесь, должно быть, побывал хорек, — Клифф Моррис говорил таким тоном, словно ему надо было убедить в этом самого себя, потому что это был единственный способ сохранить здравый рассудок. Никакого другого объяснения не могло быть. — Но он уже исчез. — По крайней мере, видно его нигде не было, наверно, убежал.

Джоби медленно кивнул.

— Это должен быть хорек, мистер Моррис.

— Проверь-ка остальные клетки. — Высокий фермер неуверенно зашатался, отпустив свою опору, и Салли Энн, наблюдавшей за ним, подумалось, что если бы в курятнике никого не было, он бы бросился отсюда вон, не разбирая дороги. — Хорек напугал их, мы потеряли несколько кур, но в общем с ними все в порядке. Убери дохлых птиц, Джоби. Я поставлю капкан, вдруг это стервец опять явится.

Салли Энн встретилась в дверях взглядом с отцом. Казалось, прошло несколько секунд, прежде чем на его лице появилось выражение того, что он узнал ее, может быть, раздражение, что она явилась свидетельницей его страха и паники.

— Завтрак на столе, Сал, — буркнул он и резко прошел мимо нее.

— Я сейчас приду, — ответила она, стоя там, прислушиваясь, как затихают его хлюпающие по грязи шаги. Эту грязь Клифф Моррис любовно называл фермерским двором.