Неофициальная история крупного писателя

Домой Чжуан Чжун ехал в автобусе и заметил, что пассажиры почему-то смотрят на площадь Небесного спокойствия, все окошки собой закрыли. Что случилось? С трудом найдя щель, писатель увидел, что перед па­мятником народным героям лежат венки, а вокруг собра­лось множество народа. Он вспомнил, что сегодня день поминовения усопших, но недавно всех известили, что в связи с борьбой против старых обычаев в этот день запрещается класть венки. Почему же их снова кладут? Как бы в ответ на свой вопрос он услышал голоса двух невидимых ему пассажиров:

— Интересно, раньше позволяли, а запретили как раз в годовщину смерти премьера!

— Наверное, потому, что в этот день особенно ясно видно, что китайский народ сделан не из глины, а из плоти и крови!

Еще конфуцианцы говорили, что беседы на улицах и в переулках достойны того, чтобы их записывать. Но этот диалог потряс нашего героя совсем по другой причине. Он лихорадочно думал: «Что все это значит? Уж не устраивается ли какой-нибудь бунт?» Слова го­воривших удивительно совпадали с поведением драма­тургов на совещании, это наверняка одна шайка! Не мудрено, что драматурги сидели тихо, как на рыбалке, у них были свои замыслы! Он впервые понял, почему коллеги относятся к нему так холодно, не здоровают­ся и не разговаривают с ним. Ладно, у него найдется на них управа!

Дома ему пришло в голову, что если ветер действи­тельно задул в другую сторону, то писать пьесу о борьбе с каппутистами очень опасно. «Могучая сосна» может превратиться в позорную кличку, до смерти не от­моешься!

И тут по свежим следам позвонил Вэй Тао; вероят­но, его тоже что-то беспокоило:

— Имей в виду, что перед тобой поставлена очень важная задача, скорее бросайся в бой! Как только замы­сел пьесы возникнет, сразу позвони мне...

— Не тревожьтесь, я немедленно сажусь за работу и буду ценить каждую секунду. Я понимаю, что человек должен уметь бороться! — ответил Чжуан.

Положив телефонную трубку, писатель вытащил пачку бумаги, торжественно написал на первом листе «Решительный бой» и предался творческим размышле­ниям. Он думал о том, что служение пролетариату — дело хорошее, но его обязательно нужно согреть чувством, и к тому же поэтическим чувством, придать прозведению лирическую окраску, иначе не получится настоящей пьесы. Он решил начать с пейзажа. Но с какого именно? Долгие размышления ни к чему не привели. Писатель полистал первую попавшуюся книжку и вычитал такую фразу:

«Небо, словно рыбьей чешуей, покрылось белыми облачками, а под тяжелым покровом темнела густая зелень».

Это оказался рассказ Лу Синя «Гора Бучжоу». Ав­тор сначала включил его в сборник «Клич», но при переиздании сборника почему-то изъял этот рассказ, так что из него вполне можно было кое-что позаимство­вать[17]. Правильно, вот этими фразами и откроем пьесу!

Они звучат обобщенно и в то же время достаточно жи­во. Особенно ценны слова «густая зелень», потому что центральное руководство призывает взращивать моло­дую поросль, а я уже не столько молодая поросль, сколько густая. Хотя нет, не годится, ни в коем случае не годится! Ведь здесь густая зелень темнеет, да еще тяжелым покровом, а темнота сейчас известно что зна­чит. К тому же облака белые, это опять-таки не пой­дет. В стране, где царит диктатура пролетариата, облака должны быть только красными!

Писатель застыл в тяжких раздумьях. У него уже голова трещала, а он так и не мог сочинить другого варианта. Перед глазами стояли только венки на площа­ди Небесного спокойствия; бесчисленные венки слива­лись в огромное пестрое море, а он как будто плыл на лодке по этому морю... Чжуан Чжун протер глаза: на бумаге по-прежнему были лишь два иероглифа: «Ре­шительный бой». Так он промаялся до самого рас­света.

Через день Вэй Тао пришел в группу образцовых пьес и объявил, что на площади Небесного спокойствия вредители пытались спровоцировать крупные беспоряд­ки, поэтому мобилизованы все оперативные отряды и резервы. Членам группы запрещается выходить на улицу, входная дверь запирается. Чжуан Чжуну он добавил:

— Ты тоже в это дело не лезь, а знай пиши свою пьесу. Чем скорее напишешь, тем лучше.

— Беспорядки, учиненные вредителями, только вдохновляют меня на еще более активное творчество во имя революции! — мгновенно отреагировал пи­сатель.— Вы не беспокойтесь, я сейчас вырабатываю план пьесы, уже есть сдвиги...

В действительности на бумаге красовались все те же два иероглифа — «Решительный бой», а перед глазами по-прежнему стояли только бесчисленные венки. Чжу­ан негодовал, что в таких условиях его даже не пускают за дверь и тем самым мешают творить.