Неокончательная история. Современное российское искусство

Групповую активность Матросов прекратил в 2000-е, но с музыкой не расставался никогда: объекты вроде гитары-трансформера, которую одновременно можно использовать как музыкальный инструмент и этюдник, чемоданчик на колесиках, из которого доносилась музыка к легендарному эротическому фильму «Эммануэль», а также многочисленные картины на рок-н-рольную тему присутствуют в творчестве автора до сих пор. Подобно тому как один из любимых музыкантов Матросова — канадский пианист Гленн Гульд — живет внутри исполняемых произведений, художник живет в своих.

Лапидарно яркие цвета и прямолинейные сюжеты картин художника — дверь, розетка, стул, веник, шкаф или лодочка — личные истории автора. По Матросову, все это пейзажные впечатления, абстрактные по форме и эмоциональные по содержанию. «В пейзаже должен быть, например, шкаф, в котором хранится плащ. Достаешь его и думаешь: в этом плаще я стоял на ветру, и листья желтые мне на лицо падали, и кудри вырастали. Вот это и есть впечатленская абстракция в большом масштабе», — описывает художник свой метод. Эта подкупающая простота сюжета и лаконичность изобразительных средств дают возможность зрителям так же лично интерпретировать содержание.

В 2005 году Матросов создал свое самое знаменитое пейзажное произведение — многометровую надпись «Счастье не за горами», виртуозно вписанную в среду подмосковных далей на фестивале ленд-арта «ARTПОЛЕ» (2005). В 2009 году стараниями куратора Марата Гельмана фразу воспроизвели в Перми, где она стоит и поныне. Неофициальный символ города на Каме попадал в фильмы и сериалы, разлетелся тысячами фотографий в социальных сетях. Другую издалека заметную надпись художник придумал в 2016 году для Музея современного искусства «Гараж». Неоновая фраза, несколько месяцев украшавшая крышу здания, — «Нет, ну не могла же она знать, во что это всё…» — трехмерная реплика собственной картины 2012 года. Вынесенная в реальный мир интимная фраза стирает границы между публичным и личным, порождая больше вопросов, чем ответов. Несмотря на кажущуюся абсурдность жеста, Матросов от абсурда далек. Его в мире и так предостаточно, а теперь современный художник обязан вернуть в произведения эстетическое начало. Именно к этому призывает работа «Гороховое поле», созданная совместно с Александрой Паперно в 2017 году для Красноярской музейной биеннале. Дощатый забор, в щелях которого виднеется живопись, — рассказ о пейзаже, тоске по неторопливой живописи, о «настоящем» художнике, в сакральных действиях которого живет тайна.

Александра Рудык

Я делаю свое маленькое дело. 1988. Оргалит, эмаль. Собрание Юрия Альберта

Велосипед Матросова. 2009. Смешанная техника. Предоставлено художником

Группа «Чемпионы мира». Дикие песни нашей родины. 1987. Объект. Московский архив нового искусства. Предоставлено Е. К. АртБюро, Москва

Счастье не за горами. 2009. Инсталляция. Фото: Дмитрий Богатырёв

Павел Пепперштейн

Калькулятор фантазмов от панк-концептуалиста

Род. 1966, Москва. Сооснователь группы «Инспекция „Медицинская герменевтика“». Участник Венецианской биеннале (основной проект, павильон России, 2009) и биеннале «Манифеста 10» (Санкт-Петербург, 2014). Автор нескольких книг. Лауреат премии Кандинского (2014). Работы находятся в Кунстхалле Киля, Кунстхаусе Цуга, ММОМА, Художественном музее Базеля, Центре Помпиду и др. Живет и работает в Москве.

Павел Пепперштейн — сын художника Виктора Пивоварова и поэтессы Ирины Пивоваровой. В дом Пивоваровых приходили все классики современного русского искусства, например Илья Кабаков. С большим интересом и нежностью каждый из них рассматривал графические опыты юного Паши и читал его первые литературные опусы. А он в это время поглощал без остатка большую интеллигентскую библиотеку, поэтому для своего псевдонима он модифицировал имя одного из героев романа Томаса Манна «Волшебная гора» — так из Мингера Пепперкорна получился Павел Пепперштейн.

В 1987 году, совместно с одесситами Сергеем Ануфриевым и Юрием Лейдерманом, Пепперштейн основал группу «Инспекция „Медицинская герменевтика“». Последнему поколению московских концептуалистов удалось с немыслимым блеском придать сухой и интровертной шизофрении учителей чисто барочную роскошь в духе богословия Киево-Могилянской академии. Они усердно занимались псевдобюрократической деятельностью, придумали для круга московских концептуалистов определение НОМА (от слова «ном», обозначавшего в Древнем Египте части расчлененного тела Озириса) и захватывающие воображение терминологические фантомы вроде «ортодоксальных обсосов» и столь же «ортодоксальных избушек».