Неоконченная повесть

– Что такое?! сатисфакции? – заревел князь. – Извольте, я вам даю сатисфакцию, и не одну, а пять, десять, сто сатисфакций! И с большим удовольствием, и сию минуту, если хотите!.. Ишь чем вздумали напугать меня… Сатисфакция! Точно Самойлов в «Свадьбе Кречинского»![150]

Акатов увидел, что дело может кончиться плохо, и поймал князя за локоть.

– Послушайте, князь, вы не чувствуете ничего особенного?

– Ничего. Что это значит?

– Ну, а мне что-то нехорошо. Мне кажется, что судак, который мы ели, был не совсем свежий.

– Вы очень нежно выражаетесь. Не совсем свежий!.. Он был совсем тухлый… Я это заметил сразу.

– Но согласитесь, князь, что это очень нелюбезно со стороны Дюкро – подавать нам такую гадость.

– Нет, вы замечательно нежно выражаетесь сегодня. «Нелюбезно!» Это более, чем нелюбезно, – это гнусно, отвратительно, подло! Помилуйте, мы просиживаем здесь все вечера и ночи, тратим тысячи, а он осмеливается кормить нас гнилью! И вот попомните мое слово, что пройдет два-три года, этот мерзавец вывезет во Францию миллиона полтора франков, купит замок, заживет барином и будет смеяться над нами, северными варварами… Да будь он проклят вместе со своей почтенной супругой, с чадами и домочадцами и со всеми своими гнилыми судаками! Да будь я проклят сам, если когда-нибудь нога моя ступит в это заведение…

Князь начал подробно перечислять все преступления Дюкро, совершенные в течение многих лет. При этих воспоминаниях он несколько раз ссылался на графа Строньского, совсем забыв о сатисфакции. У Строньского всякий раз, что князь обращался к нему, нижняя губа вздрагивала от гнева, но понемногу успокоился и он.

Мадам Дюкро, сидевшая за конторкой и не в первый раз слышавшая эти проклятия, немедленно наказала князя Киргизова, вписав в его счет несколько лишних рюмок.

IX

Около этого времени с графом Хотынцевым произошла странная метаморфоза. Он, считавшийся всю жизнь либералом и сам называвший себя «свободным мыслителем», вдруг оказался ретроградом. В заседании Государственного Совета один из новых министров так прямо и назвал его мнение «ретроградным». Кроме того, он получил неизвестно от кого по городской почте нумер «Колокола», в котором красным карандашом была подчеркнута статья: «Холопы реакции». В конце этой статьи находились следующие строки: «К этой почтенной компании примкнул и граф Хотынцев, которого правильнее можно бы назвать графом Хапынцевым, потому что, будучи нижегородским губернатором, он хапнул здоровый куш с раскольников, да и теперь, говорят, хапает с живого и мертвого»[151].

Граф так был поражен этой статьей, что даже не заметил, как в кабинет вошла графиня.

– Базиль, я к тебе с просьбой. Марья Захаровна рекомендовала мне на службу очень милого молодого человека, князя Буйского. Нельзя ли ему дать место?

Граф послал за Горичем, который сказал, что в настоящую минуту места нет, но что этого Буйского он будет иметь в виду.

– Ну, а это место, которое вы прежде занимали… секретаря важных дел… оно еще свободно? – спросила графиня.

– Граф велел уже назначить на это место чиновника канцелярии, Сергеева…

– Какого это Сергеева? – воскликнула графиня. – Уж не того ли, который в прошлом году был замешан в это грязное дело? Он украл какую-то шубу, или что-то в этом роде…

– Вы ошибаетесь, графиня; Сергеев ничего не украл, а напротив того: у него украли шубу.

– Ну, это совершенно все равно, он ли украл или у него украли… Главное то, что он был замешан в гадком деле, une affaire de vol[152], а потому очень странно назначать его на такое видное место… Впрочем, я забыла, что в нашем министерстве теперь люди, как Сергеев, имеют больше успеха, чем люди нашего общества.

Графиня вышла, сильно хлопнув дверью.

Граф Василий Васильевич плотно затворил дверь и, подойдя к Горичу, сказал ему вполголоса:

– Как вам это нравится, mon cher? Все равно: он ли украл или у него украли…

И, хихикая про себя, граф уселся за письменный стол.

– Как же прикажете, граф? Доклад о Сергееве уничтожить?

– Нет, mon cher, погодите. Может быть, еще обойдется как-нибудь… Да вот, кстати, прочитайте, что я получил сегодня по почте. Мне по поводу этого «Колокола», да и по другим разным поводам хотелось бы поговорить с вами… Знаете что, не пообедаете ли вы сегодня со мной у Дюкро?

– У Дюкро? С вами?

– Что же это вас так удивляет? Я, как и всякий другой, не лишен этого права. Приезжайте туда часу в шестом и займите красную комнату внизу…

Граф Василий Васильевич вошел к Дюкро с бокового подъезда, озираясь по сторонам, как тать в нощи, и с высоко поднятым воротником пальто. Он сейчас же отвергнул карту, почтительно поданную ему Абрашкой, и приступил к сочинению «простого и вкусного» обеда. Выбор супа занял минуты две.

– Ты мне дашь, – сказал он внушительно Абрашке, – во-первых, tortue claire[153].

– Для вас одних, ваше сиятельство, или для двух прикажете?

– Конечно, для двух… Потом ты мне дашь… Граф глубоко задумался.