При этих словах графини Алеша весь вспыхнул. Ему показалось ужасно обидным, что его соблазняют деньгами. Он хотел ответить, что он себя не продает, но нашел, что это будет слишком грубо, и удержался. Потом он хотел сказать, что княжна Софья Борисовна слишком привлекательна сама по себе, чтобы нуждаться для привлечения женихов в тетушкином состоянии, но этот более мягкий ответ пришел ему в, голову слишком поздно. Потом – как это всегда с ним бывало при сильных душевных потрясениях – ему захотелось громко смеяться, но он удержался и от этого, не произнес более ни одного слова и, как-то странно улыбаясь, смотрел на графиню. Графиня одна говорила пространно и красноречиво на тему семейного счастья и ужасного положения неженатых молодых людей. Граф Василий Васильевич не мог выдержать этого потока красноречия и неожиданно захрапел. Графиня посмотрела на него с сожалением и сказала:
– Это всегда с ним бывает, когда он обедает в Царском. Le chemin de fer le fatigue trop… [182]
Алеша встал, молча поцеловал руку графини и исчез. Графиня разбудила мужа.
– Базиль, можешь меня поздравить, дело кончено. Не позже как через неделю Алеша сделает предложение.
Через неделю Алеша Хотынцев получил четырехмесячный отпуск и уехал с Павликом Свирским на охоту в свою казанскую деревню, ни с кем не простившись в Петербурге.
X
В пятницу на шестой неделе поста назначен был в Дворянском собрании концерт Контского [183] . Накануне этого дня Ольга Борисовна и Соня просили Угарова достать им билеты. Исполнить эту задачу было не так-то легко. Концерт был очень интересный, последний в сезоне, и все места были разобраны за неделю. Угаров хлопотал все утро, ездил к самому Контскому, и, наконец, ему удалось достать четыре билета. Один оставил для себя, остальные с торжеством повез к Маковецким.
Швейцар объяснил ему, что все пошли в Гостиный двор на вербы [184] и что дома одна княжна Софья Борисовна, только что вернувшаяся от министерши. Угаров быстро взбежал на лестницу. «Теперь или никогда, – подумал он, – такой случай больше не повторится…» Соня сидела в зале за роялем и разбирала какой-то новый вальс. Поблагодарив Угарова за билеты, она сказала ему:
– Вы знаете, Владимир Николаевич, что я во всю жизнь не проиграла ни одного пари. Вот и теперь. Вчера кто-то уверял, что вы не достанете билетов, а я предложила пари, что достанете непременно.
– Отчего же вы были так уверены в этом?
– Оттого что… не знаю сама, отчего. Оттого, что я знала, что вам будет приятно доставить удовольствие… сестре и мне… одним словом, вашим друзьям… Послушайте, какой прелестный вальс…
И Соня заиграла снова.
– Я действительно ваш друг, – сказал Угаров, облокачиваясь на рояль, – а потому решаюсь спросить у вас: справедливы ли те слухи, которые ходят о вас в городе?
– Какие именно?
– Слухов так много, что в них не разберешься. Одни говорят, что Хотынцев сделал вам предложение и что вы ему отказали; другие говорят, что на святой вы уезжаете и что свадьба будет в деревне…
Соня звонко рассмеялась и сказала, не прекращая своего вальса:
– На святой я не уезжаю, – свадьбы в деревне не будет, – Хотынцеву я не отказала: предложения он мне не делал. Вы видите: все неправда.
– Значит, вы свободны? – воскликнул Угаров. – В таком случае, княжна, будьте моей женой!
Вальс вдруг оборвался. Угаров пришел в такой ужас от звука произнесенных им слов, что с отчаянием схватил какую-то огромную нотную тетрадь и спрятал за ней лицо.
– Простите меня, княжна, – заговорил он, не смея взглянуть на Соню, – ради бога, не говорите ни слова. Я знаю, что вы скажете. Вы скажете, что вы подумаете и чтобы я подождал. Но я не могу ждать, я слишком долго ждал и мучился. Конечно, если вы не хотите, – что же делать!.. Только умоляю вас: не говорите. Если вы согласны, не ездите концерт и останьтесь дома. Я увижу, что Ольга Борисовна вошла одна, приеду к вам, и мы переговорим обо всем… Ну, а если вы войдете в концерт, тогда – что же делать!..
Раздался звонок. Угаров, как пуля, вылетел из залы.
– Вы разве не обедаете с нами? – спросил его в передней Маковецкий.
– Нет, извините, мне некогда, я еду в концерт. Сегодня концерт Контского.
– Что с ним сделалось? Оля, ты слышала? – сказал Маковецкий. – Право, он, кажется, сошел с ума. Концерт в восемь часов, а теперь четыре…