Читаем Неоконченный пасьянс полностью

— Я это знал, — Гаевский отложил книгу в сторону. — Но только я перепутал, Семевский не писал романса «Как умру, так закопайте…»

— Правда?

— Конечно, правда. Разве я тебя когда-либо обманывал, Агафон? Признаюсь тебе, как на духу, Семевский написал совсем другой романс — «Как оживу, так откопайте…»

— Ну ясно, — Агафон махнул рукой. — Ты всё шуткуешь, брат. Я узнаю у господина Шумилова, какой романс на самом деле сочинил Семевский.

— Семевский — писатель-историк, он вообще не сочинял романсов, — объяснил Агафону Шумилов. — Владислав Гаевский совершенно не знает русской литературы.

Он переставил на письменный стол коньяк, стопочки, блюдечко с нарезанным лимоном.

— Агафон, обрати внимание: всякий раз, как мы являемся в гости к господину Шумилову, он достаёт из своей горки коньяк и уже нарезанный лимон, — продолжал ёрничать Гаевский. — Что бы ты сказал об этом, рассуждая как сыскной агент?

— Очень просто: в этом доме есть человек, который всякий раз ставит туда блюдечко с заранее нарезанным лимоном, — не задумываясь, ответил Иванов. — Но для чего он это делает, я не знаю, возможно, от кого-то прячет.

— А может, господин Шумилов знает о нашем визите загодя и успевает приготовиться?

— Если бы я загодя знал о вашем визите, господа, то просто-напросто ушёл бы из дому, — вмешался Шумилов и с самым серьёзным выражением лица добавил. — Дабы лишний раз не видеть ваши свободные от всякой мысли глаза. Отвечу как на духу: лимон стоит с вашего прошлого посещения…

— Неужели четыре месяца? А выглядит таким свежим!

— Господин Гаевский, мало того, что вы намереваетесь выпить мой коньяк, так вы ещё рассчитываете закусить свежим лимоном?

— В самом деле, Владислав, нескромно как-то, — поддакнул Иванов.

Коньяк был разлит по рюмкам, а рюмки подняты на столом. Все трое быстро переглянулись.

— Как там у кавалергардов положено? Линия «рюмка-локоть» должна быть параллельна линии нафабренных усов, так кажется? — уточнил Гаевский, поднимая локоть и располагая его над столом.

— За что выпьем, господа? — полюбопытствовал Иванов.

— Как всегда… за климат! — провозгласил Гаевский.

Коньяк был выпит, рюмки отставлены, все, сидевшие за столом, расслабленно откинулись на спинки кресел.

— Да, я замечал странную особенность нашего климата, — хитро посматривая на гостей, заговорил Шумилов. — Как только случается в городе какое-нибудь из ряда вон выходящее дело, так сразу мне начинают попадаться на пути сыскные агенты: и прогулки их мимо моего дома пролегают, и в гости неожиданно заходят, и натыкаются на меня чуть ли не на каждом углу. Я полагаю, сие напрямую связано с нашим отвратительным климатом, неблагоприятной розой ветров и неизбежными белыми ночами.

— А я вот тоже замечал нечто похожее, — в тон ему парировал Агафон, — как ни придётся копнуть по какому-нибудь серьёзному делу, обязательно на Шумилова наткнешься. И как это у вас получается, Алексей Иванович?

— Что именно?

— Да я про убийство Александры Васильевны Мелешевич. Или Барклай, как она сама хотела, чтобы её величали.

— Первый раз слышу, — Шумилов выглядел озадаченным.

— Сегодня около полудня нашли в собственной квартире.

— Ничего об этом не знаю.

— В бумагах убитой оказался документик с вашей визиткой. Нам он показался любопытным.

— Это не документик, — поправил Шумилов, — это выражение моих дружеских чувств, скажем так.

— То есть к Александре Васильевне вы испытывали дружеские чувства? — уточнил Гаевский.

— Кто такая Александра Васильевна? — в свою очередь спросил Шумилов. — Я имел в виду вовсе не Александру Васильевну, кстати, совершенно незнакомую мне. Я говорил о Дмитрии Николаевиче Мелешевиче, который обратился ко мне с просьбой сделать заключение о коммерческой ценности его имения: земельных угодий, надворных построек и тому подобном, вплоть до инвентаря. Речь шла об усадьбе Мелешевича близ села Рождественское Новгородской губернии. Я не земельный оценщик, но представление о правилах оценки недвижимости имею, а кроме того, владею той нормативной базой, что регулирует оборот земель и недвижимости в России. Как я понял, интерес Дмитрия Мелешевича объяснялся возможной продажей поместья. Самая обычная просьба, я бы сказал, рядовая. Ничего из ряда вон. Если хотите, могу провести оценку вашей недвижимости или объяснить, как это сделать самому.

— Агафон, скажи пожалуйста, у тебя есть поместье? — спросил Гаевский своего напарника.

— Нету, — со вздохом ответил Иванов.

— Жаль. А то бы Алексей Иванович тебе его оценил.

Шумилов стал опять разливать коньяк по рюмкам. Гаевский, подмигнув Иванову, затянул на манер калядки:

— Выпил рюмку коньяку — стало лучше дураку…

— … а испивши пару рюмок поумнеет недоумок, — закончил со вздохом Иванов. — Так Вы, господин Шумилов, утверждаете, будто Дмитрий Мелешевич говорил об имении в Рождественском как о своём?

— Ну да, — подтвердил Шумилов. — Как я понял, он планировал его продавать и потому пожелал узнать оценочную стоимость.

Перейти на страницу:

Все книги серии Невыдуманные истории на ночь

Похожие книги

Жанна д'Арк
Жанна д'Арк

Главное действующее лицо романа Марка Твена «Жанна д'Арк» — Орлеанская дева, народная героиня Франции, возглавившая освободительную борьбу французского народ против англичан во время Столетней войны. В работе над книгой о Жанне д'Арк М. Твен еще и еще раз убеждается в том, что «человек всегда останется человеком, целые века притеснений и гнета не могут лишить его человечности».Таким Человеком с большой буквы для М. Твена явилась Жанна д'Арк, о которой он написал: «Она была крестьянка. В этом вся разгадка. Она вышла из народа и знала народ». Именно поэтому, — писал Твен, — «она была правдива в такие времена, когда ложь была обычным явлением в устах людей; она была честна, когда целомудрие считалось утерянной добродетелью… она отдавала свой великий ум великим помыслам и великой цели, когда другие великие умы растрачивали себя на пустые прихоти и жалкое честолюбие; она была скромна, добра, деликатна, когда грубость и необузданность, можно сказать, были всеобщим явлением; она была полна сострадания, когда, как правило, всюду господствовала беспощадная жестокость; она была стойка, когда постоянство было даже неизвестно, и благородна в такой век, который давно забыл, что такое благородство… она была безупречно чиста душой и телом, когда общество даже в высших слоях было растленным и духовно и физически, — и всеми этими добродетелями она обладала в такое время, когда преступление было обычным явлением среди монархов и принцев и когда самые высшие чины христианской церкви повергали в ужас даже это омерзительное время зрелищем своей гнусной жизни, полной невообразимых предательств, убийств и скотства».Позднее М. Твен записал: «Я люблю "Жанну д'Арк" больше всех моих книг, и она действительно лучшая, я это знаю прекрасно».

Дмитрий Сергеевич Мережковский , Дмитрий Сергееевич Мережковский , Мария Йозефа Курк фон Потурцин , Марк Твен , Режин Перну

История / Исторические приключения / Историческая проза / Попаданцы / Религия