Неоконченный пасьянс

— Не-е… У меня ножа не было. Я схватил его нож и им нанёс удар. Ну и вот, только после этого она затихла. Мы её живёхонько завернули в ковёр, ковёр — в чулан. Из чулана вытащили другой. Я быстренько пол замыл, потому что кровь просочилась через ковёр. Не успели мы покончить с этим, и как следует осмотреться, как слышим — отпирается парадная дверь. Кондратьич мне шепчет одними губами, мол, горничная идёт. Мы спрятались в гостиной. Она вошла, дверь за собой затворила, разделась. Тут-то мы и показались! Она как нас увидела, сразу обомлела, видно поняла всё. Пётр Кондратьевич шваркнул её по горлу, да видно недостаточно глубоко, она давай бороться. Ну, чисто кошка. Не схватить её было. Наконец, навалились на неё вдвоем. Держали её точно свинью, она брыкалась и крутилась, кровища лилась струёй. Толпыгина за палец укусила меня, зараза! Да больно так! Даже к фельдшеру пришлось идти, рану показать: она загноилась и ужасно болела.

— Это она тряпицей замотана?

— Именно. Пришлось всем сказать, что собака укусила.

— А куда ты обращался? — продолжал задавать уточняющие вопросы Шумилов.

— В больницу у Калинкина моста. В фелдшару подошёл, сказал, можно ли сделать без записей в больничной книге? Он за полтинник и сделал. Ну, а мамаше сказал, что в церковь ходил.

— Ну, с укусом понятно. А что же было потом, в квартире?

— Ну, решили было, что со всеми покончено и дело, значит, сделано. Пётр Кондратьевич пошёл в комнаты, а я вернулся в кухню, голову охолодить. Что-то не по себе мне было. Не то, чтобы дурно, а не по себе… Кровища, возня вся это, тяжело с непривычки. Вдруг слышу — колокольчик у парадной двери трезвонит — пришёл кто-то. Что за напасть, никого ведь не ждём! Я обратно в гостиную на цыпочках, в валеночках, а там уже Пётр Кондратьевич стоит и к колокольчику прислушивается. А дверь-то из гостиной в прихожую открыта, и слышны голоса на лестнице: какой-то мужчина с дворником разговаривает и удивляется, что никто ему не открывает.

— Когда это было?

— Ну, начало одиннадцатого… Мы замерли под дверью — ни живы, ни мертвы. А ну сейчас начнут полицию звать, да дверь ломать? Наконец, визитёр сказал дворнику, что скоро вернётся опять, а пока оставляет записку для хозяйки — если появится, так чтоб дворник, значит, передал. Потом он ушёл и всё стихло. Пётр Кондратьевич заволновался, говорит, надо сейчас уходить. Тайники искать и всё прочее — сие может и подождать, для этого время надо, и чтоб всё спокойно было, без дерготни, значит. Неровён час, визитёр этот шум поднимет. Конечно, вероятнее всего, что он придёт, опять позвонит, просто постоит под дверью да и уйдет восвояси: мало ли, куда хозяйка могла отлучиться. Вот тогда-то мы вернёмся и спокойно довершим начатое. И все ценности будут наши. Короче, договорились мы с Петром Кондратьичем той же ночью вернуться в квартиру, чтобы заняться разборкой мебели. Ну, а чтобы совсем пустыми не уходить, он решил письменный стол хозяйки осмотреть, прихватить что найдёт.

— А когда была похищена диоритовая статуэтка?

— Ну, пока Пётр в столе ковырялся, бумаженции перекладывал, я шмыгнул в библиотеку к знакомому шкафчику. Уж больно мне эта статуэтка глаз муляла. Никогда таких дивных животных не видел. Не мог я её оставить. Пётр, вообще-то, категорически запретил мне что-либо брать кроме денег и ценных бумаг, ну, то есть, не мехов, ни постельных принадлежностей, ни каких-либо украшений дамских. Но мне эта статуя сердце жгла, думаю, не оставлю я её здесь. Никто пропажи не увидит, одну её только возьму. Ну и взял, в мешок со сменной обувью бросил. Пётр Кондратьевич даже и не заметил, как я в библиотеку сбегал.

— То есть, Пётр Кондратьевич стол обчистил, а ты статуэтку из диорита заныкал…

— Ну да.

— Дальше что?

— Потом Пётр Кондратьевич достал пачку кредиток — вот, говорит, нашёл, в секретере почти что на виду лежали, — да, толстую такую пачку, — Ванька пальцами показал толщину; получилось примерно с вершок. — Отсчитал, значит, мне несколько кредиток, остальные завернул в тряпицу и сунул к себе за пазуху, сказал, что отдаст специальному человеку, который поменяет их на нормальные деньги.

— Что за «нормальные» деньги?

— На серебро да золото, значит. На монеты. Потом я в кухне вымыл руки, и Пётр Кондратьич дал мне платок обмотать палец. Мы одели свои одежды и обувь, так что и кровь-то стало совсем не видно и спокойно пошли через парадный вход.

— Дверь затворили?

— Нет, просто прикрыли.

— Скажи-ка, Ваня, а сам-то Пётр Кондратьевич испачкался в крови?

— Я ж говорю, он разделся в кухне до исподнего, так что ни на рубахе, ни на поддёвке крови не было.

Шумилов некоторое время обдумывал услышанное, потом задал новый вопрос:

— Ты, Иван, сказал, будто Анисимов решил позднее прийти, чтобы в спокойной обстановке взяться за разборку мебели…

— Ну да, ночью. Он мне сказал к одиннадцати явиться.

— И что было дальше?