Неоконченный поиск. Интеллектуальная автобиография

У меня создалось впечатление, что Новая Зеландия управляется лучше всех стран в мире и управляется легче всех стран. Там была удивительно спокойная и приятная атмосфера для труда, и я быстро приступил к продолжению работы, которая была на несколько месяцев прервана. Я подружился с людьми, которые интересовались моей работой и очень ободряли меня. Первыми были Хью Партон, специалист в области физической химии, Фредерик Уайт, физик, и Боб Алан, геолог. Затем были Колин Симкин, экономист, Алан Рид, юрист, Джордж Рот, радиофизик, и Маргарет Дальзиэль, в то время студентка классической филологии и английского языка. Южнее, в Дунедине, Отаго, жили Джон Финлэй, философ, и Джон Экклс, нейрофизиолог. Все они стали моими друзьями на всю жизнь.

Сначала я сконцентрировался — помимо преподавания (философию преподавал я один)[182] — на теории вероятности, в особенности на аксиоматической трактовке исчисления вероятностей и булевой алгебре; вскоре я закончил статью, которую сжал до минимального объема. Позднее она была опубликована в журнале Mind[183]. Я продолжал эту работу много лет; небольшие перерывы в ней случались лишь тогда, когда я подхватывал простуду. Я также читал кое-что по физике и размышлял далее о квантовой теории. (Я прочитал, помимо прочего, волнующее и тревожное письмо[184] Хальбана, Джо-лиота и Коварского в журнале Nature, в котором говорилось о возможности взрыва урана, несколько писем на ту же тему в журнале The Physical Review, а также статью Карла Дар-роу в альманахе Annual Report of the Board of Regents of the Smithsonian Institution)[185].

Я много размышлял о методах социальных наук; в конце концов, отчасти именно критика марксизма подтолкнула меня в 1919 году на путь к Logik der Forschung. На семинаре Хайека я прочитал лекцию о «Нищете историцизма», лекцию, которая содержала (как я думал) нечто вроде приложения идей Logik der Forschung к методам общественных наук. Я обсуждал эти идеи с Хью Партоном и доктором Ларсеном, который тогда преподавал на экономическом факультете. Однако я очень не хотел публиковать что-либо против марксизма: в конце концов, там, где социал-демократы все еще оставались на европейском континенте, они были единственной политической силой, противостоящей тирании. Я чувствовал, что в сложившейся ситуации против них не следовало ничего публиковать. Даже несмотря на то, что я считал их политику самоубийственной, рассчитывать на то, что их можно реформировать статьями, было нереально: любая опубликованная критика могла их ослабить.

Затем, в марте 1938 года, пришло сообщение об оккупации Австрии Гитлером. Возникла острая потребность в помощи австрийским беженцам. Я также почувствовал, что больше не могу хранить в себе все те знания о политических проблемах, которые я приобрел с 1919 года; я решил облачить «Нищету историцизма» в форму, пригодную для печати. В результате появились две более или менее дополнявшие друг друга вещи:

«Нищета историцизма» и «Открытое общество и его враги» (последнюю я сначала хотел назвать: «Лжепророки: Платон — Гегель-Маркс»).

24. Открытое общество и Нищета историцизма

Сначала я просто хотел доработать и представить в виде, пригодном для публикации, мою речь на семинаре Хайека (впервые прозвучавшую по-немецки в Брюсселе, в доме моего друга Альфреда Браунталя)[186], и продемонстрировать более детально, как историцизм вдохновлял марксизм и фашизм. Я ясно видел перед собой законченную книгу — книгу довольно длинную, но, несомненно, пригодную для публикации одним куском.

Моя главная проблема состояла в том, чтобы написать ее на приемлемом английском. До этого я уже написал на английском несколько вещей, но с лингвистической точки зрения они никуда не годились. Мой немецкий стиль в Logik der Foschung был довольно легок — для немецких читателей; однако я обнаружил, что английские стандарты письма очень отличаются от немецких и гораздо выше их. Например, ни один немецкий читатель не возражает против многосложных слов. В английском их нужно научиться избегать. Но когда ты стараешься избегать элементарных ошибок, такие высокие цели очень далеки от тебя, как бы ты их ни одобрял.