Неоконченный полет (сборник)

Чем дольше живу среди одних и тех же людей и нив, тем роднее становятся они мне. По какой дорожке ни пойду, прожитые дни встречаю. Все помнится: школа, девичество, как хату ставили уже с мужем... Была я комсомолкой, секретарем, и тогда назначили меня кладовщицей. Я отказалась — не хотела, молодая, здоровая, топать от конторы до кладовой. Работала на ферме, а вскоре пошла на поле. Дали мне звено. Теперь, как иду на работу, звеньевой и сейчас, вспоминаю, где и когда что сеяли, как уродило, где гроза в поле застала, какая нива щедрее. Была я за свой труд и на выставке в Москве, грамоты мне вручали. И нынче с жинками, такими, как сама, хожу за буряками, льном, картошкой. В дождь укрываемся, лишь бы не промокнуть, и прорываем рядки. Всю нашу землю ступнями перемерили не раз. В моем звене почти все старые люди, молодых мало. Да земля без людей никогда не останется, как и мы без нее никогда не будем. Мои сыны водят машины на тех шляхах, которые я еще с батькой и матерью топтала...

— Ганна Григорьевна Цоколенко, ваш орден Ленина и слава привели меня к вашему дому. Хочу постичь, как вы сумели сплотить, «подчинить» мужчин и женщин всей бригады.

— Когда меня назначили бригадиром, аж испугалась: да кто ж меня, жинку, послушает? Какой я командир? Сперва бывало всякое, потом научилась ходить следом за своим нарядом, за своим словом и требовать дисциплины и столковалась со всеми. Люди убедились, что я не забыла, как трудно отдавать силы на бессмысленное распоряжение и как радостно утомиться на необходимой, приятной работе.

В нашей бригаде, как и повсюду, вспашка, посев, культивация, удобрения, уборка урожая — все лежит на моторах тракторов и машин, на плечах мужчин. К кусту растения, к каждому рядку нужны женские руки. Когда наступает горячая пора ухода за посевами, мне приходится иногда и по дворам походить, с людьми поговорить. У меня с ними прямые и честные отношения. Если увижу, что кто лодырничает, уклоняется от работы, такому скажу правду в глаза. Надо, чтобы каждый знал, какого о нем мнения и коллектив, и руководитель. Надо! Есть же такие хитруны, которые торопятся всех задобрить, со всеми быть в ладу, а к работе не очень прытки.

И закончила Ганна Григорьевна воспоминанием о Болгарии, куда недавно ездила с делегацией. Перед ней открылись великие просторы, целые страны сравнивает и сопоставляет. Ей понравилось, что в болгарском селе есть ресторан с оркестром, что по вечерам в нем хорошо развлекаются люди разного возраста. Но то, что она сказала, — лишь маленькая частица того, чем живет, что отдает людям в повседневных обходах полей, встречах с трактористами, косарями. В успешных завоеваниях, малых и больших, весь смысл ее жизни.

София Петровна Свириденко взяла со стола только что опавший лепесток увядшего мака. Не смяла его в пальцах, а расправила, нежно поглаживая, и он снова запылал.

Ей необходимо было что-то делать, она волновалась, говоря о себе. Подняла волевое лицо и посмотрела прямо, далеко.

Я замечал: так смотрят на мир и на себя люди твердых и созревших убеждений, чьи мысли и выводы порождены активной, отважной жизнью.

— Расскажите, София Петровна, о себе все, что помните, все. У вас есть на это право. То, что вы сделали для всех, что вытерпели в грозное лихолетье, не каждой женщине под силу. Золотая Звезда Героя Труда озаряет вас.

— Мы гнали коров через Киев. Уже слышалась стрельба, наверху беспрерывно гудели самолеты, по городу проезжали только военные машины с красноармейцами. А окна повсюду бумажными полосами перекрещены. И так грустно было, так тяжко смотреть на все, куда ни глянешь. А мы гоним стадо коров через весь Киев, к мосту на Дарницу.

А каких коров гнали! Племенных, рекордисток по надоям молока. Как вспоминаю, мне и до сих пор жаль моей Юрты. Она шла последней, будто боялась меня потерять, или, может, я тогда не отходила от нее, так как вырастила ее из телушки. Привыкла она ко мне, как, дитя, и я к ней. Целыми днями, годами я около скота, около своих коровок, — разве не научишься понимать их, а они тебя?

Гоним, спасаем скот... Своей Юрте я на рога узелок с едой повесила. Несет она и, если где-нибудь раздастся сильный выстрел, если машина прогремит, каждый раз на меня посмотрит. Я рядом — и идет дальше.

В Дарнице нас послали на Бровары.

Пригнали стадо уже к Остру, когда впереди, на шоссе, произошел бой. Завернули мы скот к селу и узнали тут, что дальше пути нету. Там уже немец. Сдали коров в колхоз, и нас отпустили домой. Подошла я к ограде. Юрта словно только и ждала меня. Увидела, пробилась к моим, рукам. Глажу ее, как каждый день делала, а меня жалость душит, такая тяжкая, что...

Уже были за селом, вдруг слышу — ревет моя Юрта! Оглянулась — корова бежит за нами. Бежит, как когда-то теленком следовала за мной. Как на стойбище шла мне навстречу, надеясь получить чего-нибудь вкусненького перед дойкой.

Девчата, увидев, расплакались.