Неоконченный полет (сборник)

Заметенные снегом, обмотанные до глаз шарфами и платками, вражеские солдаты, переступив порог, сразу накинулись на Марфу с одним-единственным вопросом: где Сергей? В душе у Марфы все похолодело. Она смотрела на обезображенные холодом лица, которые,ей казались во всем одинаковыми, и спрашивала сама себя: «Что же это он натворил?.. Как отвечать?» Смотрела на них, слышала их, растерянно молчала, ощущая возле себя горячее тельце девочки.

— Сергей?.. — собралась с духом. — Поехал в лес за дровами.

— Какой дрова? Почему лес? — пристал широколицый, в очках, с маленькими глазками толстяк, который понимал немного по-украински.

— Дрова для школы... Он скоро вернется.

«Дрова», «лес», «вернется» — эти слова солдаты быстро перемололи на своем языке, и они, видимо, целиком их удовлетворили. Один из них все же приблизился к Марфе, погрозился сердито и даже занес над ее головой автомат, отчего девочка вскрикнула на весь дом. Остальные солдаты уже шарили по комнате: открывали шкафчик, заглядывали в посудный шкаф, на полку, крутились у горшков, к чему-то принюхивались, некоторые уже чавкали, что-то поедая, и гоготали от удовольствия. Влазили сапогами на лавку и совали руки за образа, становились на колени и заглядывали под полати; один даже открыл заслонку и засунул голову в печь. По хате, пошел чадный дух.

Марфа не впервые видела оккупантов в своем доме и знала, что, если солдаты переставали допрашивать и начинали заглядывать в горшки, их надо накормить, напоить, и они забудут о том, ради чего сюда пришли.

— Солдат хочет эссен? Эссен? Сейчас дам. — Марфа вскочила с лавки, — Есть шпиг и яйки, есть шнапс, есть, — сыпала Марфа известными всему селу словами и носилась по хате, еще дрожа и боясь дотронуться до кого-нибудь.

Солдаты, присмирев, начали разматывать свои закутанные головы, глаза их заблестели от удовольствия.

— Яйки — гут!

— Шнапс — гут!

— Самогонка — зер гут!

Все харчи, которые были в доме, Марфа быстро навалом положила на стол, моля о быстрейшем возвращении Петра. Духовитая, испускающая парок еда и полные бутылки изменили настроение солдат. Они еще разок заглянули сюда-туда, затем, раздеваясь и сбрасывая все вперемешку, одежду и оружие, на лавку, приступали к еде. Они поверили женщине, что ее брат действительно вскоре вернется из лесу, так же, как и Марфа верила в это, хотя знала, что это будет только вечером. Сперва каждый про себя, затем и вслух начали осуждать коменданта, этого дурака и карьериста, который старается выслужиться перед начальством и нисколько не жалеет солдат.

И действительно, зачем он погнал их в такую непогоду в Белицу? Искать того толстяка-эльзасца? Вчера они видели на колхозном дворе того, кто возил его в лес. Мальчик. Он, конечно, ничегошеньки не смыслит в таких делах. Если, возможно, парень услышал, как где-то там, в зарослях, куда полез солдат, кто-то выстрелил, то что же он мог видеть, а тем более — что мог предпринять? Убежал домой, и все тут... Они вчера тоже искали советского летчика. И что же, никто из них не лез туда, где что-то наводило на его след. Кто же полезет на вооруженного, готового ко всему, невидимого человека?.. Если Сергей что-нибудь видел, он сознается во всем, как только ему покажут зажигалку или, скажем, сигаретку. Возвратится он, и все выяснится здесь, в хате.

А пока, гей, камрад, наливай! Кому из фронтовиков не хочется выпить в такую непогоду, да еще когда в этой чужой, злобной стороне встретишь такую приветливую хозяйку!

Однако же солдатам не удалось попировать вволю. Вскоре под окном промелькнуло несколько фигур, и среди них все узнали коменданта. У двери залаяла овчарка. Солдаты вскочили, словно ошпаренные, натягивали на себя одежду, хватали в руки оружие. Кто-то одним движением руки смахнул со стола миски, ложки, стаканы, хлеб. Звон битой посуды не произвел ни на кого впечатления, потому что как раз в это время открылась дверь и в темном проеме вырос комендант.

Видно было, что пришел он сюда не прямо с дороги: картуз с большим лаковым козырьком не был обвязан сверху, на ушах, шарфом, а по раскрасневшемуся лицу с темноватым загаром от морозного ветра можно было понять, что комендант уже хорошо позавтракал. Парадный, в своей темно-зеленой шинели, подогнанной по фигуре, в фуражке с высоко задранной тульей, комендант возле темного зева печи, рогачей, лавки, заставленной мисками, выглядел свеженарисованной пышной картиной. Рядом с ним у порога с одной стороны стоял переводчик, молодой, плотный мужчина в черном осеннем узком пальто, с теплым платком на шее, в простых рукавицах, сшитых из шубы, и в фуражке с наушниками из телячьей шкурки; по другую сторону — огромная серая собака, которую комендант держал на ремне и которая прижималась к его буркам, настораживала длинные острые уши и тихонько поскуливала от нетерпения.

За спинами, не высовываясь, изгибался почти невидимый, маленького роста, сощурившийся Карабаба.

Комендант сделал несколько шагов от порога, вытягивая вперед острое, с удлиненным подбородком лицо будто принюхиваясь к чему-то, и остановился посреди хаты.