Неоконченный полет (сборник)

Оберст молчал. Развернув коня по ветру, он недвижно следил за самолетом. В самом деле, что все это значит? Очевидно, советские летчики приняли их за своих. На это как раз и рассчитывало командование, когда приказало обмундировать новую, недавно переброшенную на этот фронт часть под советских кавалеристов. Но этот случай превысил всякие ожидания. Однако с какой целью они приземлились? Что вынудило?..

Оберст смотрел на самолет, слышал, как за его спиной нарастал гул удивленных солдат, и все туже натягивал повод своего коня: конь прядал ушами, танцевал на месте, слыша рокот мотора.

— Спрашиваете, лейтенант, что это значит? В эту минуту самолет наконец остановился, мотор притих, едва подрагивая на малых оборотах. Оберст в напряжении помедлил еще минуту, ожидая: выключит мотор или нет? Нет, не выключил.

Штурман вылез на крыло, прыгнул в снег и, увязая по колено, размахивая руками, поторопился к головной части колонны. Оберст внимательно следил за ним.

Адъютант, подав коня ближе, дохнул паром в самое лицо оберста.

— Разрешите?

— Не сметь! — со спокойной твердостью в голосе приказал оберст. Его темное лицо посуровело. — Живым! Только живым! — В покрасневших от ветра глазах горели любопытство и жестокость.

Откуда-то из середины колонны отделились несколько всадников и, подняв шум, вскинув вверх карабины и сабли, помчались окружать Жаткова. Белые их маскхалаты раскрылись на ветру, обнажив темно-зеленоватые немецкие шинели.

— Пошел! — Оберст кивнул адъютанту. Тот ослабил повод. За ним валом хлынула группа всадников.

Штурман, увидя издали кинувшихся к нему справа, не мог понять, что происходит... Остановись, оглянулся. Увидел только свой самолет, стоящий посреди ровного поля, и ничего больше. Но когда снова посмотрел на ораву, которая быстро приближалась, его обожгла огнем догадка: враг!

Ударил выстрел, второй, третий.

Синюта сидел в кабине и, как обычно в такие минуты, смотрел на приборы. Послышались выстрелы. Синюта кинул взгляд в ту сторону, где был Жатков. То, что он увидел, показалось страшным сном: Жаткова окружали.

Штурман выхватил из кобуры пистолет, пятясь назад, упал. Вновь подхватился и вновь, уже, видимо, нарочно, упал и пополз по-пластунски по снегу, отстреливаясь.

Синюта, следя за ним растерянно, тоже выхватил пистолет и уже было подумал, что ему необходимо сейчас же спрыгнуть на землю и стрелять, стрелять по врагам из-за самолета, пока Жатков не прибежит к нему. Но как раз в эту минуту всадники — кто на лошади, кто спешившись, — обошли Жаткова, и он совсем пропал из виду.

Только теперь понял Синюта всю сложность положения. Вот уже и к самолету мчатся со всех сторон. Синюта подумал о том, что ему надо спасаться. И удивительное дело, подумал без порыва той энергии, которая приходит к человеку в подобной ситуации. Пленение Жаткова словно парализовало его ум, его волю. Ему показалось, что его тоже давит что-то холодное, омертвляющее.

Наконец он освободился от оцепенения и тронул рычажок газа. Мотор загудел сильнее. Теперь уже не слыхать ни криков, ни выстрелов. Но он тут же ощутил, а может, ему только так показалось, будто по фюзеляжу вдруг чем-то сыпануло.

«Пули!» — понял Синюта и, осев пониже — будто простая фанера кабины могла его защитить, — пустил мотор на полную мощность.

«Кукурузник», развивая скорость, стукал о сугробы лыжами. Крылья набирали силы.

Синюта, приподнявшись, посмотрел в ту сторону, где остался Жатков. Тот — кажется, это был он — лежал темным пятном на снегу, окруженный всадниками. И — то ли показалось Синюте, то ли было так на самом деле, кто знает! — как будто протягивал руки к самолету и что-то кричал: его рот темнел на белом лице. Синюта видел сейчас только это. Только Жаткова.

Он уже взлетел, поднимался все выше и выше. Посмотрел вниз через борт, увидел, как вражеские кавалеристы, остановись кто где был, со всех винтовок палили по нему. Кое-кто с угрозой помахивал саблей, кулаком.

Орава тянула по снегу человека в черном.

Фигурки уже виделись маленькими. Синюта подумал, что на такой высоте его не достанут пули. Тут же впервые с глубокой тоской почувствовал, что летит один, что за его спиной нет Жаткова.

5

Как велика над нами сила времени! Как властно увлекает нас его бурный поток, как беспощадно и страшно бьет он нам в грудь.

Синюта летел. Машина, поклеванная вражескими пулями, несла его надежно и верно, как всегда. Но ему было невыносимо тяжело. Он чувствовал себя так, словно бы с разбега напоролся на что-то острое, ударился грудью, сердцем.

Сориентировался на местности, распознал те ее признаки, по которым ежедневно преодолевал расстояние к фронту, подсчитал, сколько ему осталось лететь до полкового аэродрома. Но все это осмысливал почти машинально, без участия сознания, которое было поражено случившимся, во что он сам пока не верил, с чем никак не мог согласовать ни одной своей мысли. Мысли о настоящем, о будущем.