Неоконченный портрет

Его мягкая улыбка растопила остатки обиды, но Эшли по-прежнему смотрела перед собой. Лоренс взял ее под руки, поднял на ноги и придержал. Затем начал объяснять, как именно ей надо спускаться. Удостоверившись, что она все усвоила, он крепко обвязал ее, и не успела она опомниться, как стала бесславно спускаться по веревке с каменистого выступа.

Она казалась себе огромным неповоротливым пауком, летящим и крутящимся на паутине. Но хорошо уже то, что ее спускают с этой громадины. Приземлившись у подножия, она отвязала веревку, с облегчением выпрямилась, твердо стоя на безопасной земле, и поглядела вверх. Тут под ногой поехал камень, и она больно шлепнулась на жесткую землю.

– Все в порядке?! – крикнул сверху Лоренс. От жалости к себе и унижения у нее на глаза навернулись слезы. Встав на четвереньки и держась за маленькую сосенку, она поднялась и вскинула голову к сочувствующим лицам спутников.

– Ну конечно, все в порядке! – бросила она. Слава богу, мучения кончились. По крайней мере, за этот день Эшли убедилась, что такие прогулки не для нее. Как жаль, ведь она так любит природу.

– Пойдем-ка вон туда в тень и посмотрим, что у нас на ланч, а? Потом вы, малыши, можете еще полазить, а мы, старички, соснем чуток.

Голос Лоренса раздался неожиданно. Эшли даже не слышала, как он подошел. Не взяв протянутой руки, она встала и начала осторожно пробираться к валуну, на котором они оставили корзину и термос. Есть не хотелось, но она решила, что немножко вкусненького одолеет. На природе ей остается пальма первенства лишь в любви к пикникам. В корзине оказались курица, салат, бутерброды с ветчиной и пирог с брусникой. Открывая банки, Эшли с радостью ощутила, что аппетит у нее вовсе не испортился.

Мальчики быстро подкрепились и убежали. Лоренс растянулся на клетчатом пледе и тронул капельку джема у нее на губах.

– Еще один тон к твоей пламенеющей одежде – и от тебя ничего не останется, – с мягким ехидством заметил он. – Ты не чувствуешь этого? – Увидев ее недоуменный взгляд, он добавил: – Для того, кто умеет чувствовать цвет и пренебрегает всеми условностями хорошего вкуса, это было бы неплохим наказанием.

Ей стало душно от злости, но она ни за что не хотела этого показать.

– Цвета сами по себе замечательные, – возразила Эшли, – может, просто выгорели и смылись. Очень нестойкие краски.

Лоренс в отчаянии покачал головой, протянул к ней руку и нежно обхватил щиколотку.

– Радость моя, ты в самом деле не знаешь, что творишь? Кому или чему ты мстишь? Ты вообще задумывалась над этим?

Эшли помотала головой. Задумываться она не любила, и, как только мысли заходили в неприятный тупик, она направляла их в иное русло. Правда, в последнее время это стало удаваться все реже и реже. Она ответила с долей сарказма:

– Кажется, ты собираешься прочесть послеобеденную лекцию… для моей же пользы, разумеется.

– По-моему, уже давно пора тебя кое-чему научить, – сухо сказал он и сжал ее щиколотку. Она поежилась. – Абсолютно ясно, что в твоем воспитании упущен ряд моментов.

Эшли приуныла и поискала глазами ребят, но они резвились у подножия, осаждая валуны, а ей приходилось выслушивать наставления, словно какой-нибудь пленнице.

– Сколько тебе было лет, когда умерла твоя мать?

Такого вопроса она не ожидала и изумленно уставилась на Лоренса.

– Девять, почти десять.

– И как это ты восприняла?

– А как, по-твоему, я должна была это воспринять?! – огрызнулась Эшли. – Я чувствовала себя уничтоженной, потерянной, брошенной.

– И кто за тобой ухаживал после этого? Чарли? Бабушка с дедушкой?

Она коротко рассмеялась.

– Тебе бы только поиздеваться. Мои достопочтенные бабка с дедом даже не послали маме открытку с пожеланием здоровья, когда ее положили в больницу. Для них мама умерла в тот день, когда выпорхнула из родного гнезда вместе с Чарли. – Эшли яростно комкала салфетку.

А Чарли… Думаешь, кто за ним ухаживал – укладывал спать, когда он напивался до потери пульса, заставлял переодеваться, когда белье становилось неприлично грязным? Кормил хотя бы раз в день? Ты думаешь, мы держали домработницу? На какие шиши? Боже, если мне удавалось наскрести немного денег, я чувствовала себя на седьмом небе. Чарли пропивал все, что зарабатывал, а получал он немного, ибо всего лишь марал безвкусные пейзажи для туристов. Он специально делал их побезвкуснее и забавлялся, когда самые худшие продавались в первую очередь. – Она горестно вздохнула.

Лоренс слушал, не перебивая и бережно придерживая ее щиколотку, словно она была из хрусталя.

– И это не наводит тебя на мысль? – тихо спросил он.

– На какую мысль? – отозвалась она, и тотчас догадки запрудили ее мозг. Эшли представила себя ребенком, подражающим единственному человеку – своему отцу, который порою надолго забывал о ее существовании. Он рисовал, пил, ругался, богохульничал, а она все это усваивала. Ей было не за что больше ухватиться, и она росла под его влиянием – озлобленный, молчаливый, худой и чумазый ребенок с сердитыми изумрудными глазами и лохматой шапкой каштановых волос.