Неон, она и не он

После того, как ее привели в чувство, она затаилась и окаменела. Молчала и отказывалась верить в его смерть, и даже вид убитых горем родственников не заставил ее в это поверить. Она подошла к закрытому гробу и встала, немая, рядом – вдовий наряд и черные, пустые глаза. Кажется, его хоронил весь город. Десять дней вокруг нее, окаменевшей, хлопотала Мария, не оставляя ни на минуту. Вместе с ней была на похоронах и после девятидневных поминок привезла обратно. Сменившие ее после возвращения подруги устроили круглосуточное дежурство. На пятнадцатый день вечером Светка, принеся ей в комнату чай, зацепилась ногой за ковер, неловко взмахнула рукой, чашка и блюдце отлетели, грохнулись об стену, и острые осколки располосовали тишину. Сидевшая на кровати уставясь в одну точку Наташа вздрогнула, посмотрела на осколки, затем на Светку и вдруг, повалившись, зарыдала в голос, приговаривая: "Володенька мой, Володенька!.." Через пять минут она уснула, проспала беспробудно десять часов, а проснувшись, начала разговаривать.

Убийцу нашли. Им оказался спившийся мутант из соседней деревни. Всю жизнь он, променяв любовь на водку, незаметно мутировал, пока не обратился в зверя. Он и сам не мог объяснить, почему он это сделал. Защитник настаивал на его праве на самооборону (у этих ублюдков, оказывается, есть права). По его словам потерпевший сжимал правой рукой карабин, а значит, имел намерение его применить. Несмотря на вздорность этого утверждения, убийце дали всего девять лет, вместо того, чтобы растерзать на части тут же в зале суда.

Осенью Наташа продала почти готовый дом, в котором все равно не смогла бы жить. Позвонив Вере, она велела открыть счет в банке, намереваясь перевести туда деньги. "Нет! – твердо ответила та. – Это ваш с Володей дом. Он любил тебя и считал своей женой. Нет, не возьму!" Невзирая на уговоры, она стояла на своем. Тогда через его друга, который подхватил здесь дела, Наташа передала ей половину суммы, предупредив по телефону, что если деньги вернутся к ней обратно, она выбросит их в Неву. Кроме того, велела приезжать к ней, когда угодно, как к родной сестре.

Она продолжала тянуть на себе "Юстиниану", являясь тем гвоздем, без которого развалилась бы вся конструкция и, сторонясь шумных, бессмысленных компаний, полюбив одиночество и печаль, тихо прожила следующие два года, оплакивая порушенное счастье.

Через пару месяцев после его смерти она, перебирая и целуя Володины фотографии, наткнулась на уже известный снимок, где сидит в ресторане за сервированным в ожидании веселого путешествия столом, а над головой ее – улыбающаяся маска шута. Улыбка его в этот раз была безжизненно печальна и, казалось, ничто уже не заставит его улыбаться. И то сказать – все было слишком хорошо, чтобы хорошо кончиться. Об одном она бесконечно жалела – зачем она его послушалась и не родила!

21

Заснул он счастливый, проснулся торжественный и ликующий: ему назначено, он не отвергнут! Боже мой, какая женщина, какая чудная женщина! Нет, в самом деле, надо быть рефлектирующим педофилом Набокова, чтобы видеть в красивой женщине нечто "плачевное и скучное". Подумать только: Гейзихе, матери Лолиты, выписанной автором с такой унизительно-изящной брезгливостью, было тридцать пять – всего-то на пять лет больше, чем ЕЙ! Что ж, значит, он несовременен даже для Набокова! Ну и плевать! Слышите вы, любители клубнички: ему плевать на вас и на вашу скотскую породу!

Водрузив ее облик на постамент души, он благоговейно закружил вокруг, и со всех сторон выходило, что лучше ее на свете никого нет и не бывало. Как в ней все слажено и уместно! Вдобавок к физическому совершенству у нее, безусловно, образованная, тонкая и чуткая к жизненным выбоинам душа. Желая распустить тугой узел чувств, он призвал на помощь Эррола Гарнера и заставил его исполнять "Не забуду апрель". Облагораживая свое зудящее предвкушение одной из самых роскошных и совершенных записей черного гения, он пустился по комнате, подпевая и подплясывая, чем на несколько минут сократил путь до назначенной встречи, который на тот момент равнялся целым трем часам нетерпения. Дождавшись, когда кода обдаст его весенней свежей радостью, он поспешил на кухню, откуда тянуло плотной смесью табака и кофе. Его мать, Вера Васильевна, впервые обнаружившаяся, но не последняя фигура в нашем повествовании, сидела за столом, рассеянно роняя пепел в пустую пепельницу. После того как ее любимый муж, а его отец, крепкий на вид шестидесятивосьмилетний мужчина, умер два года назад во сне от остановки сердца, в ней поселились испуг и растерянность. Всю жизнь находясь под защитой его жаркого темперамента, она к моменту описываемых событий едва вставала с колен, поверженная туда его уходом по-английски.

Сын стремительно вошел в кухню, и она подняла на него глаза.

– Мать, сказано же тебе – курить воспрещается! – на ходу извлек он сигарету из ее задумчивых пальцев и, не скрывая приятного возбуждения, добавил: – С добрым утром!