Неопознанный взрыв

Почему неизвестно, сам себя одернул Платонов, очень даже известно! Кто разгружает по ночам вагоны, кто подрабатывает электриком, кто — рабочим на конвейере разлива минеральной воды. Но, вот что странно: все без исключения ходят в положенное время в родные, черт бы их побрал, лаборатории. Вентиляция не работает, электроэнергию и связь за долги отключили…

А журналист твердит о каком-то очерке.

— Честно говоря, не знаю, что ответить… Все же — секретность…

— Бросьте, Илларион Пантелеевич! — невежливо перебил собеседника Окунев. — Какая там секретность? Она рухнула вместе с экономикой, сельским хозяйством и промышленностью. По сверхсекретным объектам разгуливают зарубежные туристы, добрая половина которых — посланцы спецслужб тех же Соединенных Штатов. В газетах и журналах печатаются такие откровения с рисунками и схемочками, что прежде их авторов мигом отправили бы на зону…

Врио начальника равнодушно махнул волосатой рукой. Прав журналист, черт с ним, пусть описывает «быт и времяпровождение» научных сотрудников, авось, прочитают в правительстве — прослезятся и подкинут хотя бы на зарплату.

— Ладно, пишите… Только где же вы собираетесь общаться с персонажами будущего очерка? В стенах института разрешить не могу…

— Зачем — в стенах? — удивился Окунев. — Дайте мне несколько фамилий с домашними адресами. Желательно тех, кто занимается наиболее перспективными разработками… К примеру, темой Иванчишина…

Окунев намеренно шел напролом. Сознавал, что подобное откровение — опасно, но только оно может протаранить опасения руководителя института.

— Что вы имеете в виду? — все же насторожился врио начальника, подтянув для придания своему вопросу большей значимости узел галстука. — И откуда вам известно об изобретении Геннадия Петровича?

Журналист засмеялся. С самого начала трудной беседы он готовился к этому вопросу, прикидывал разные варианты ответов и пояснений. И все же реакция Платонова застала его врасплох.

— Кажется, вы и меня подозреваете?

— Вас — нет, — снова опустил узел галстука Платонов. — Но почему вы выбрали именно эту лабораторию — непонятно.

— Все понятно и оправданно, — с некоторой долей раздражение вступил в завершающую фазу разговора Никита Савельевич. — Насколько мне известно, остальные лаборатории просто бездельничают. По независящим от них причинам. А мне для очерка необходимы действующие герои… Конечно, если бы я задался целью написать о трудностях переходного периода, о развале оборонки и так далее, было бы безразлично какую лабораторию взять за основу. Но передо мной другая задача… Я уже говорил о ней — не хочу повторяться и отнимать у вас дорогое время… Вы спрашиваете: откуда мне известно о теме Иванчишина?… Прочитайте небольшую заметку в газете «Завтра»… Кстати, предвидя вашу реакцию, я захватил её с собой…

Конечно, в крохотной заметке подробностей не приводилось, автор, как и положено опытному газетчику, ограничился легкими намеками и ссылками на источник информации, пожелавший остаться неизвестным.

— Признаюсь, дел у меня невпроворот. Да и у вас, похоже, аналогичные трудности.

Окунев кивнул на стол, заваленный бумагами и папками.

— Пожалуй, вы правы… Ну, и хватка же у вас, дорогие газетчики — позавидуешь.

— Говорят, что волка ноги кормят, а журналиста — голова и удачно подвешенный язык… Впрочем, ноги — тоже…

Платонов несколько раз перечитал заметку, озабоченно покрутил крупной головой. Можно не сомневаться, что он после завершения беседы с журналистом, помчится на полусогнутых к особистам… Смотрите, что делают газетчики, как можно работать под вечным страхов?… Не пора ли подкрутить гайки, прищемить язычки?

— Зайдите завтра. Мы посоветуемся и решим окончательно.

Очередная проволочка! Все сомнения разрешены, все овраги-буераки благополучно пройдены — прикажи принести какую-то учетную книгу по кадрам да продиктуй настырному журналисту десяток фамилий с адресами и телефонами. Так нет, загляните завтра!

Но с начальством, даже чужим, не поспоришь.

Повздыхал Окунев, поохал и отправился во свояси. В приемной одарил секретаршу парой долгоиграющих конфеток — в счет будущего доброго отношения — и покинул здание института.

На улице промозглый ветерок сгребал разноцветную листву. В скверике напротив — ни одного гуляющего. Поодаль устало гомонится рынок. Поток покупателей иссяк и усталые торгаши упаковывают непроданный товар в сумки и мешки.

Именно здесь бушевала смертельная схватка, лилась кровь, раздавались крики боли и просьбы о помощи. До чего же отходчива память! А может быть это хорошо: не была бы в человеке заложена способность забывать, несчастья раздавили бы его, превратили в лепеху…

Размышляя, Окунев медленно шагал к автобусной остановке. Вспомнил — дома нет хлеба, Лена просила купить батончик нарезного и, если повезет, ароматного. Однажды приносил такой и невидный хлебец всем пришелся по вкусу.Особенно, покрытый слоем сливочного масла, поверх которого — пара пластинок малосоленного упругого огурчика…