Неопознанный взрыв

— … именно поэтому мне пришла в голову мысль создать для вас благоприятную обстановку. Согласитесь, здесь вы трудитесь, как говорится, в полный накал? Любое ваше желание — закон, о вас заботятся…

Пудель выдохся и почти просительно посмотрел на генерала. Что же ты, падло, молчишь? Соглашайся научить меня запуску ракеток, возьмись за создание новых образцов! Ведь мои доводы — неопровержимы, мои доказательства — убийственны… Открой свой поганый рот, дерьмо собачье!

Иванчишин по прежнему молчал. В его душе зрело не возмущение — обида. За кого его принимает этот неандерталец, обстреливая примитивными до глупости фразами? Неужели думает, что российскитй генерал, крупный ученый, человек, проживший большую, до предела насыщенную жизнь, поверит ему?

Но постоянное молчание можно расценивать, как согласие…

— Зачем вам понадобилась пээррушка?

Пудель онемел. Беззвучно шевелил губами, тряс головой. Надежда расколоть ученого, похоже, превратилась в развеянный ветром дым.

И все же Иванчишин постепенно сдавал позиции, делался мягким и податливым, будто воск, расплавленный на огне. Он отлично понимал: долго такого противостояния ни ему, ни его противнику не выдержать.

Терпение у Васина не беспредельно, в конце концов, он перейдет к крайним мерам. Нет, убивать ученого, конечно, не решится. Не из чувства жалости — из практических соображений. Кто станет убивать курицу, которая вот-вот разрешится золотым яйцом? А вот приказать охранникам изуродовать упрямца он может.

Иванчишин знал: пыток ему не выдержать. С детства он страшился боли. Одна мысль о возможном ударе или уколе, результатом которых будет бегущая по нервам боль, приводила его в неистовство. А представив себе текущую из раны кровь, он почти терял сознание.

И Геннадий Петрович принялся выстраивать систему оправданий предстоящего предательства. Он делал это с такой же тщательностью, как совсем недавно строил «вторую линию обороны», призванную защитить его от штурма Пуделя.

Ядерную боеголовку ракетка не понесет — это доказано не только рассчетами — экспериментами, проведенными сотрудниками института. Значит, ничего ужасного произойти не может. Ну, Пудель уберет с помощью «милочки» пару своих конкурентов — даже хорошо, народу жить станет легче… Ну, будет он потрясать новым оружием перед мордами банкиров и предпринимателей — ради Бога. Взорвет тройку особо зловредных политиков — тоже неплохо…

Так по какой-такой причине Ивнчишин должен подставлять старческое свое тело под оголенные провода и кусачки опытных палачей? Из каких-таких высоконравственных соображений превращаться в инвалида?

Но, с другой стороны, Геннадий Петрович не мог не понимать опасности своего положения после того, как научит Васина обращению с «милочкой». Тогда генерал станет ненужным и даже опасным для похитителей. Забота о нем, внимание, которое ему сейчас уделяется, мигом исчезнут. Освобождать его никто не решится, возиться с ним — тем более.

Значит, убьют… Сделать это в тайге легко и просто. Особенно теперь, когда исчезнувшего начальника института, наверняка, перестали искать. Закопают в буреломе — ни один сыщик не найдет.

Единственный выход — оставаться полезным для похитителей, убедить их в наличии у изобретателя крайне выгодных для преступников идей, которые он вот-вот превратит в реальность.

Остановка за малым — дождаться очередного пуделевского «штурма».

Поэтому ровное, заботливое поведение «тюремщика» начало вызывать у Иванчишина раздражение и откровенную грубость. Почему этот неандерталец помалкивает? Может быть, отпала необходимость в «милочке» и Васин решает, как избавиться от опасного пленника?

Не может же генерал-лейтенант российской армии сдаться без нажима, подойти к бандиту и покорно вымолвить: я передумал, пойдем, научу тебя обращаться с моим изобретением.

Иванчишин ошибался: его противник не медлил, мало того — торопился, но не настолько, чтобы испортить все дело. Он видел: генерал готов к сдаче, но выжидал пока тот дойдет до «кондиции», окончательно потеряет самообладание.

Командира боевиков подталкивали, торопили. Руководство либералов долбило в одну наболевшую точку — срочно запустить ракетку. Не имеет значения куда и зачем, главное испробовать на вкус новое оружие…

Сидорчук вызвал Васина не в Омск — в небольшой заштатный городок, расположенный километрах в двухстах от базы. Одно это говорит о крайнем нетерпении либералов.

Не иначе, как сам дьявол связал Пуделя с дерьмовыми политиками! Спрашивается, какую выгоду он имеет от сотрудничества с дубоватым Радоцким, которого подсаживает на российский «трон»? Деньги? Смешно казать, но партийная касса пополняется усилиями Пуделя, а он не имеет от этого ни малейшей пользы…

Ну, нет, себе врать не стоит — польза есть и довольно солидная: Радоцкому перепадает не больше десяти процентов добычи, столько же получают «добытчики», остальные восемьдесят перекачиваются на счета зарубежных банков. И, все-таки, что привязало Пуделя к трясущейся на ухабистой дороге российской политики либеральной «телеге»?