Неопубликованное предисловие к "Запискам уцелевшего"

Было вскрыто его завещание. Все имения — Петровское — 1000 десятин, Бучалки — 5000, Сергиевское — 3000 (цифры неточны), достались племяннику Александру [На самом деле Александру Владимировичу Голицыну лишь Петровское было завещано полностью, а все остальные имения — в половинной доле владения с Владимиром Михайловичем Голицыным.], а моему отцу лишь золотые часы. Впрочем, революция доказала, что часы оказались более ценным предметом, нежели обширные земли.

Ну, а я, как младший сын своего отца, при всех обстоятельствах мог претендовать в лучшем случае на эти самые золотые часы и, не случись революция, наверное, стал бы рядовым служащим, если, конечно, не женился бы на какой-нибудь богатой купчихе.

3

Перехожу к рассказу о своем деде князе Владимире Михайловиче.

Он родился в Париже в 1847 г. и первые восемнадцать лет своей жизни провел за границей. Сохранился его акварельный портрет — сидит на травке прелестный мальчик лет пяти, в белой рубашонке, в красных шароварах, на ногах сапожки и кормит кролика.

С самого детства дедушка любил Францию, ее историю, ее литературу, считал Вольтера и Руссо величайшими философами мира. Ему посчастливилось несколько раз побывать на балах Наполеона III в Тюильрийском дворце. И там однажды к его матери подошел высокий, представительный старик со звездой и лентой под фраком. Когда он отошел, сын спросил мать, кто это такой, и та ответила, что это барон Геккерн, иначе говоря Дантес — убийца Пушкина.

До восемнадцати лет дедушка разговаривал и думал только по-французски. Насколько он любил французов, настолько ненавидел немцев, вернее пруссаков — обоих Вильгельмов и особенно Бисмарка, считая его убийцей Рудольфа Австрийского, Людвига Баварского, Гамбетты и нашего Скобелева, и очень любил об этом рассказывать, доказывая правдоподобность своих версий.

Он был аристократом до кончиков ногтей, за которыми всегда тщательно ухаживал. Одевался у лучших портных; о его особенной элегантности упоминает князь С.А.Щербатов в своих воспоминаниях «Художник ушедшей Руси» [Точнее — изящество: «Старик Савва Мамонтов… что-то доказывал изящному… кн.В. М. Голицыну» (Щербатов С. Художник в ушедшей России. Н.-Й., 1965. С.349).]. Но дедушка был аристократом не только внешним обликом, но и по духу. Однажды он был с визитом у какого-то богача — выскочки, и сидя в кресле во время беседы, нечаянно уронил носовой платок. Он нагнулся, собираясь его поднять, но хозяин остановил его руку и позвонил в колокольчик. Явился лакей, и хозяин сказал ему, указывая на платок: «Подними и передай барину».

Так вот, дедушка говорил, что настоящий аристократ никогда не стал бы из-за такого пустяка звонить лакею, а просто нагнулся бы и поднял платок.

В дедушке не было ни на копейку чванливости, столь характерной и для тогдашних выскочек и для современных «главнюков» [Характерное для автора обозначение советских чиновников.]. Он запросто и со вниманием разговаривал с любым человеком, но тот всегда чувствовал расстояние между собой и дедушкой и держался подтянуто. В какой-то степени подобный аристократизм перешел к моему брату Владимиру.

Дедушка окончил естественный факультет Московского университета. К его службе, к его карьере, увлечение ботаникой не имело никакого отношения. Ботаника была его хобби. Он оставил после себя научные труды, две брошюрки — «Особенности флоры Епифанского уезда Тульской губернии» и «О распространении одного редкого вида ромашки в Звенигородском уезде Московской губернии», и ряд очерков о старой Москве. Благодаря этим двум брошюркам, в 1922 г. дедушка стал членом КУБУ (Комиссии по улучшению быта ученых), правда, третьей категории (из четырех), и года два-три получал хороший паек.

Службу он начал в Москве в канцелярии Московского генерал-губернатора князя В.А.Долгорукова и, постоянно продвигаясь вперед, стал при нем вице-губернатором, затем губернатором, отвечая за дела в Московской губернии. Но тут его карьера оборвалась. Долгоруков скончался, и генерал-губернатором стал великий князь Сергей Александрович, младший брат царя Александра III.

Некоторое время они служили вместе, и постепенно их отношения охлаждались. Наверное, недалекому великому князю претили независимость и острый ум деда, ему нашептывали на деда льстецы. И однажды чиновник принес деду царский рескрипт, в котором тот назначался Полтавским губернатором.