Время всегда было штукой относительной. Невозможно было сопоставить одно и другое, нельзя было переместиться в иное место и быть уверенным, что там ты будешь таким же, как в прошлом. Другие же, кто считал иначе, в принципе, тоже были правы с одной только маленькой оговоркой, что виденье вещей у них было невероятно узким. Один из высших, что был заперт в странной временной ловушке иномирцев, с одной стороны, остановился навсегда во времени, но с другой стороны, даже не думал закрывать глаза. Он прекрасно осознавал, что пробыл здесь достаточно долго, однако сам этого времени не ощущал. Высший будто погрузился в свою любимую работу или дело и за временем уже не следил, а, на минутку оторвавшись от интересного занятия, поглядел на часы и понял, что время уже давным-давно истекло. Высший, несмотря на то, что был заперт и даже не мог пошевелиться, работал, занимался своим любимым делом, преодолевал новое, до селе неизведанное, препятствие. Он был стар, знал очень многое и когда-то в живую общался с представителями ныне увядшей энергетической расы. Вот их потомки оказались куда сильнее. Они наконец достигли того, чего желали многие века, они смогли объединить своё измерение с измерением физических сущностей. И это было поистине интересно. Высший в который раз пробился сквозь временной барьер и опять не получил какого-либо результата, однако для него не всё было так печально. Следующий барьер был последним.
Глава 17
Гореонский довелайд
Центральная информационная панель на капитанском мостике загорелась кроваво-красным цветом. Она предупреждала всех и каждого о скором выходе в открытый космос. Минуты через две двигатели нарушили оболочку направленной чёрной дыры и разорвали цепь, вынырнув из сжимающего пространства. Корабль за кораблём, гигант за гигантом космические суда выходили из пространственного прыжка и выстраивались в чётко построенный боевой флот. До места назначения оставались каких-то две тысячи километров. Эти цифры корабли уже преодолеют на более медленных, но не менее сильных двигателях.
Некий человек, стоя практически плотную к алмазному стеклу командного мостика, чей класс прочности был максимально приближен к девятому, разглядывал открывшиеся виды. Этот человек был одним из немногих, кто был на слуху у каждого Неос Вендовца, да и в принципе весь мир обожал подобных людей. Эти люди были медийными, зачастую занимались творчеством. Антоан Цевелойц был знаменитым певцом и создателем музыки, а если более возвышенно, то композитором. Был он чуть ли не величайшим в мире. Его музыку было сложно повторить, она была неописуема красива и проста для понимания и подпевания. Каждая его песня выходила бестселлером, но всё это было неважно, ведь все эти слова предназначались для тех, кто в Неос Венде не состоял. Для Неос Вендовцев же Антоан был тем человеком, кто создаёт для них божественной красоты песни. Им было без разницы, какие у него там прозвища. Главное, что под этими прозвищами подразумевалось. И Антоан был одним из первых, кто начал поднимать Неос Венд своими песнями не ради Мировой славы, а просто потому что он так хотел, дальше присоединилась Ксения Вайленбург и все остальные. Да, они были безымянные, однако такие же важные для Неос Венда. Всем было плевать, какой у тебя статус. Если ты попал как-то в этот клан, значит достойнее любого другого, что живет в мире.
— Дорсен, скажи мне честно, будет резня? — спросил Антоан, повернувшись к главному здесь человеку. Дорсен расшагивал по мостику с заложенными за спину руками и вдумчиво смотрел в пол.
— Резня… Не то слово. Я бы назвал это побоищем, хотя и это в рамках нормального слишком мало. Не существует пока такого слова.
— Значит, его надо придумать. — ответил Антоан и повернулся обратно к стеклу. — Такой большой флот и такие огромные силы. Я мало что понимаю в военном деле, однако для меня этого достаточно, чтобы после этого армагеддона… Кстати, хорошее слово. В общем, этого достаточно, чтобы после я смог написать новую песню.
— Интересные у тебя размышления. — сказал подошедший к Антоану Дорсен и встал рядом с ним, смотря куда-то вдаль, где был Гореон. Звезда светила со спины где-то справа, свет долетал до планеты и её спутника и слабо отражался в глазах обоих. Очертания планеты были видны невооруженным глазом, однако высмотреть что-то там более мелкое и куда более враждебное сейчас не представлялось возможности.
— Размышление насчёт чего?
— Размышление насчёт того, что тебе хватает знаний, чтобы написать песню о военных действиях. Сам ведь сказал, что в этом ты ни черта не смыслишь.
— Ну, так уж ни черта… Наших документальных фильмов хватает, плюс сам я увлекаюсь, но не так, чтобы сильно. Просто видишь ли, я сторонник некой фразы, которой придерживаюсь всю свою жизнь.
— Интересно, не расскажешь? — Антоан слегка улыбнулся, а затем положил руку на плечо Дорсена, который был чуть выше него самого.