Неосторожность

Было тяжело видеть его на больничной койке, без сознания, с кислородной маской на лице, с трубочками капельниц в неожиданно худых бледных руках и катетером, – при батарее мигающих машин на заднем плане. Отец так заботился о том, чтобы достойно выглядеть, надевал галстук даже по воскресеньям, всегда заправлял рубашку, играя в теннис, и, по-моему, ни разу не выругался, даже если его подрезали на дороге. Ему была бы невыносима мысль, что его истыкали и продырявили чужие люди. Я был даже рад, что ему ввели снотворное.

– Мы не можем определить, что явилось причиной приступа, – сказал мне главный врач. – Провели ряд исследований, сделали рентген и томографию. Пока однозначного диагноза нет. Ваша мать сообщила нам о его диете, режиме дня и нагрузках. Мы получили по факсу его карточку от лечащего врача с Манхэттена, но пока ничего не выявили.

– Но что-то же вы можете сказать?

– Мы продолжим исследования. Пока лучше поддерживать его в лекарственной коме.

Мы с матерью поужинали дома, еду нам подавали встревоженные Женевьева и Роберт. После возвращения из больницы мать обзвонила немногочисленных гостей, которых ждали завтра. Я слышал, как она говорила в кабинете рядом с гостиной:

– Мне так жаль. Но, боюсь, мы вынуждены отменить завтрашний обед в честь Дня благодарения. Я понимаю, что делаю это в последнюю минуту, но бедному Хью нездоровится, нам пришлось отвезти его сегодня утром в больницу Саутхэмптона. Да. Спасибо, что понимаете. Нет, нет, прошу вас, не нужно ничего присылать. Я уверена, через несколько дней он будет дома, здоров как бык.

Щелк.

– Как ты, милый? – спросила мать за столом, сделав ударение на местоимении. – Есть новости?

Я оторопел от ее вопроса. Муж, с которым она прожила тридцать лет, лежал в больнице, возможно, умирал, а она… Я хотел сказать ей, что думаю на самом деле, но вместо этого ответил:

– Новостей нет, мама. Много работы, но этого следовало ожидать.

– А девушки?

– Увы.

Она вздохнула.

– По телефону ты упомянула, что папе несколько дней нездоровилось. У тебя есть соображения по поводу того, что с ним происходило, и может ли это быть связано с приступом?

– Доктор Маршалл сказал, что анализы ничего не показали, насколько я знаю, он и тебе заявил то же самое. Зачем строить догадки? Мы с тобой не профессиональные медики.

– Да, но мне хотелось узнать, сообщила ли ты врачам хоть что-то, что поможет понять, из-за чего отец в больнице.

Она пожала плечами:

– Я рассказала врачам все, что знаю. Уверена, тебе не нравится, когда сторонний человек пытается учить тебя выполнять твою работу – врачам это тоже вряд ли приятно.

Отец продолжал медленно умирать. День благодарения прошел безрадостно. Мы были с матерью вдвоем. После обеда я отправился на нашу традиционную прогулку, на сей раз один. Было холодно, я повязал шарф, от ветра меня защищал твидовый пиджак. Я долго стоял и смотрел на волны, молясь мысленно о выздоровлении отца. Утром я уже молился вслух вместе с матерью, когда мы были на праздничной службе в часовне Святого Луки. К тому времени новость облетела весь приход, в котором многие были товарищами отца по клубу. Священник, стоя в дверях в длинном белом стихаре, тепло пожал нам с матерью руки, заверив в своих самых искренних чувствах и пообещав помолиться.

Друзья матери были не так внимательны.

– Ох, Элизабет, – говорили они, толпясь вокруг нас.

Дамы постарше были одеты так же, как мать. Тощие, с искусственными волосами. Мужчины в блейзерах, твидовых пиджаках и клубных галстуках, многие с палочками и слуховыми аппаратами. Мужчины держались поодаль, когда их жены пробирались сквозь толпу. Я их не винил. Их, наверное, чертовски удручало, когда один из них выбывал, и приходилось гадать, кто следующий.

В пятницу приехали специалисты с Манхэттена. Нефрологи, неврологи, кардиологи, даже эксперты по тропическим инфекциям.

– Ваш отец в последние полгода бывал в Бразилии? – радостно спросил меня один из них.

На следующий день отец пришел в себя, но был слаб и сбит с толку. Я находился поблизости, когда он очнулся, я каждую ночь проводил рядом с ним, зная, что он сделал бы для меня то же, спал бы на стуле.

– Уолт, – сказал он, и в глазах его мелькнул испуг, – что, черт возьми, происходит?

– Ты в больнице Саутхэмптона, папа. У тебя дома был приступ. Тебе давали снотворное.

Я видел, что он пока не все понимает, поэтому повторил свои слова.

– Ты здесь со среды.

– Со среды? А сегодня какой день?

– Суббота.

Отец посмотрел в сторону.

– Господи, – произнес он, когда реальность происходящего начала его подавлять. – А что с мамой? Она как?

– Все хорошо, папа.

Он похлопал меня по руке. Казался таким маленьким и бесцветным. Не отец, а его бледная тень.

– Уолт, можешь попросить медсестру, чтобы мне принесли воды? Очень хочется пить. – Он провел рукой по лицу. – И еще мне надо побриться. Я, наверное, на бродягу похож.