Вдруг запыленное лобовое стекло треснуло и рассыпалось, обдав их сверкающей крошкой словно слезами. Грохота выстрелов он уже не слышал. Неуправляемая ни кем машина на полной скорости, резко свернув в кювет, закувыркалась. И, безжалостно сминая, ломая на своем пути кусты и молодые деревца, влетела вверх колесами в посадки.
Очнулся он под раскидистым деревом с крепко стянутыми проволокой руками и ногами. Сильно болела голова, прямо раскалывалась, тошнило. Глаза были как ватные, еле ворочались. Раскрытый рот перетягивала скрученная в жгут и завязанная на затылке тряпка, от которой несло бензином. Первое, что он увидел: это ковер из бурых опавших листьев, на котором расплывчатыми пятнами белели рассыпанные письма пацанов. На ближнем листке чернели, написанные знакомым неровным прыгающим почерком слова: «Дорогая мамулечка, не беспокойся за меня, я скоро вернусь…»
Он услышал чьи-то грузные шаги, и почувствовал, как ослабли путы на ногах. Его ухватили за одежду и резким рывком усадили на землю, приткнув спиной к дереву. Перед собой он увидел заросшее бородой лицо боевика лет тридцатипяти, который внимательно сверлил Валерку взглядом блестящих как вишня прищуренных глаз. Из-под берета оливкового цвета на плечи ниспадали пряди длинных волос. Камуфлированный бушлат перепоясан патронташем с «вогами». На плече дулом вниз висел АКМ с «подствольником». Из нагрудного кармана торчала, поблескивая антенной, поцарапанная миниатюрная рация. К ним, прихрамывая, подошел другой. Валерка чуть не вскрикнул, его он сразу узнал. Это был тот самый горбоносый «чех» с рыжеватой бородой, которого он держал на прицеле у родника. Лицо боевика портил свежий уродливый шрам под правым глазом. Ястребиные глаза чеченца зло впились, словно шипы в лицо пленника.
Боевиков было четверо. В стороне двое совсем молодых парней вытаскивали из рюкзаков и, молча, раскладывали на разостланном брезенте боеприпасы. Тут были: и тротиловые шашки, и электродетонаторы, и магазины, и несколько выстрелов к РПГ, целая горка «вогов»… Чуть поодаль, у кустов, топтался черный мохнатый ишак со светлыми обводами вокруг глаз, застенчиво моргая длинными ресницами. Он что-то жевал, иногда нервно встряхивая мордой и поводя недовольно ушами. Точно такой же ишак был у них в части: ребята привезли из одной из командировок. Теперь тележку возит с пищевыми отходами с кухни на подсобное хозяйство.
Вдруг «патлатый» и Валеркин «чех» бурно заспорили. «Со шрамом» все время возбужденно размахивал руками и неугомонно тараторил, брызгая слюной; речь шла, как Валерка понял, о каком-то Мусе. «Патлатый» же категоричным тоном возражал ему, наступая на несговорчивого оппонента. «Меченный» вроде как притих, но потом вновь визгливо заорал, поминая Мусу, на что противник, потеряв видно терпенье, в сердцах зло плюнул и крепко выругался по-русски матом.
Валерка замычал и смежил веки от нестерпимой боли, которая пронзила разбитую голову. Будто огромный клещ вцепился в висок.
Последнее, что он увидел, когда, задрав ему голову, полоснули по горлу, были ястребиные глаза и холодное голубое небо с медленно плывущими кучерявыми облаками.
Последнее, что он почувствовал, была боль, и что-то булькающее горячей волной залило ему грудь…
Последнее, что он услышал, был глухой стук упавшего на траву тела.
Глава четвертая
Валерку Крестовского нашли на следующий день около полудня, благодаря овчарке Гоби, взявшей след. В трех километрах от подбитой машины. В небольшой рощице близ селения Хашки-Мохк обнаружили его изуродованное тело со скрученными проволокой руками. Колька же, Селифонов, пропал безследно.
Когда вышли к этому страшному месту, капитан Дудаков остановил группу, дал команду рассредоточиться. Дальше он двинулся с Мирошкиным и овчаркой. Гоби, обежав поляну и обнюхав все, улеглась около трупа. Приказав проводнику увести собаку, капитан внимательно оглядел поляну и медленно приблизился к убитому. Присев на колено, долго и тщательно обследовал труп и все вокруг. Даже Дудаков, предостаточно повидавший на своем веку, от увиденного невольно содрогнулся.
Коротко стриженная голова солдата с разбитым лбом была запрокинута назад, лицо и грудь в запекшейся крови, на горле от уха до уха зияла страшная рана, из которой выглядывал провалившийся посиневший язык. Гимнастерка с тельняшкой были вспороты от низа до верха вместе с животом, похоже, одним сильным движением кинжала. Брюшная полость набита сухими листьями и прелой травой, окровавленные клочья которой торчали во все стороны. Глаза из-под полуприкрытых век как бы наблюдали за происходящим вокруг и словно жаловались: «вот видите, что они со мной, подлюки, сделали». По поляне были разбросаны измятые письма, тут же валялись две сброшюрованные фанерки, в которых у Валерки хранились весточки из дома, от матери и друзей; рядом с трупом маленький медный крестик на оборванном шнурке, внутренности. Дудаков, неспеша, обошел убитого и прилег с другой стороны, прижавшись щекой к мерзлой земле, пытаясь заглянуть под тело.