Неотмазанные. Они умирали первыми

— Объясняет им, что он мол, занимается художественной фотографией, что мол, увидел любопытный силуэт в окне, что понятия не имел о том, что здесь обитают «органы плаща и кинжала». Изъяли у него фотопленку, хотели проявить и убедиться в том, что он говорит. Два часа мурыжили его, так и не дождавшись своего фотографа, отпустили, предварительно сняв с него все данные. От жены, конечно, он тоже получил вздрючку.

— Правильно сделала, вместо того, чтобы нежиться под теплым бочком у жинки, титьки щупать да исполнять прямые супружеские обязанности, болтается с фотиком неизвестно где!

— А у меня двоюродного братца как-то замели! — стал делиться воспоминаниями уже виновник торжества, Юрков. — Было это дело еще в старые добрые времена, при генсеке Брежневе. Он тогда работал в Доме культуры художником, всякие афиши, декорации и плакаты малевал. Как говорится, от сумы и тюрьмы не зарекайся! Не думал, не гадал парниша, что его в один прекрасный день в КГБ потянут. А дело было так. После танцев кто-то из пацанов из озорства, а может по пьяни, ножом вжик, вжик. Порезал крест накрест плакат с какими-то тезисами Леонида Ильича, который висел перед входом в культурное заведение. Ну и директор на следующий день вызвал художника и велел немедленно стенд реанимировать. А дело- то было уже в конце рабочего дня. Парень уже здорово подъустал, да еще пропустил «три семерки» с рабочим сцены и электриком. Да и, похоже, не одну. Он, конечно, сразу же включился в работу, состряпал плакат заново. Но впопыхах ошибся. Представляете, мужики, пропустил три буквы. Всего три буквы. И получилось: вместо Председатель Президиума Верховного Совета — Предатель Президиума Верховного Совета. Никто ничего не заметил. Такие вещи, как правило, никто не читает. А тут случись, сторож, древний старикан, ночью бродил вокруг здания, от скуки стал читать и обнаружил крамолу. И как истинный партиец старой закалки тут же позвонил в «соответствующие органы». Немедленно приехали крутые ребята и под рученьки увезли моего братана на собеседование. Не знаю, о чем там гутарили, но вернулся он от них довольно грустным.

— Хорошо грустным. При Лаврентии Палыче вообще бы сгинул! — вставил Конфуций, почесывая бок.

— Матвеич, расскажи что-нибудь. По свету, наверное, помыкался. Поколесил-то изрядно? — попросил Емельянов, вытряхивая из картонной коробки на койку консервы.

— Где только меня не носило, мужики. Афган, Фергана, Абхазия, Карабах, Югославия, Чечня. Вот, жалею, в Баку не попал, друга там потерял, Сашу Есаяна. Замечательный был парень, отличный оператор. Как говорится от бога. Редкой души человек. Растерзала его разъяренная толпа, когда увидели у него в руках камеру.

— Опасная у вас работенка, однако, — сказал Савельев, аккуратно ножом выкладывая кусочки тушонки на хлеб. — Не позавидуешь.

— Пару раз легко ранен был. Контужен. В Чечне под бомбежку угодил, чуть обвалившейся стеной не накрыло. В Югославии хорватам чем-то не приглянулся, видно рылом не вышел. Моя курносая, слишком славянская физиономия подкачала; «сипуку» жаждали мне сотворить, еле ноги унес. Кофр с камерой так и пришлось бросить. Иначе бы не выбрался из той передряги. Вот ребятам телевизионщикам Виктору Ногину и Геше Куринному, в отличие от меня, не повезло, так и сгинули на хорватском участке. Возможно, их приняли за сербских шпионов. Сожженную машину потом обнаружили, а их самих так и не нашли.

— Жена, наверное, постоянно пилит. Что дома не сидишь, что пропадаешь, черт знает где.

— Да, я и не женат, мужики. В разводе. Дважды. Да, и какая женщина выдержит такую жизнь. Сплошные ожидания и переживания. Мотаешься по свету, дома почти не бываешь. На хрена, он такой муж нужен. Стрингер должен быть свободным как птица. Его ни что не должно держать. Если ему надо, он должен в любой момент сорваться с места и очутиться в самом эпицентре событий.

— У меня приказ, вашего брата, репортера, с передовой гнать в три шеи! — вдруг ни с того, ни сего выдал, молчавший до этого, капитан Дудаков, уставившись неподвижными осоловелыми глазами на фотожурналиста.

— За что такая немилость? Почему не допущать? Да и где она? Передовая-то! Не допускать за правду? — попытался съязвить Матвеич.

— За нее матушку! За нее родимую! Которую за бабки забугорникам продаешь!

— Выходит, то, что я снимаю неправда? Может, скажешь, что те сгоревшие пацаны в БМП, что вчера я снимал, мною выдуманы? Ты же сам их видел, и все видели! Что, я их придумал? Камера она беспристрастна и снимает все, как оно есть, без прикрас. От истины, какой бы она не была, тут уж никуда не денешься, не спрячешься как страус башкой в песок.

— Может и так, но твои агентства, всякие там Рейтэры, х…эйтэры и прочая заокеанская шваль, еще неизвестно как все это повернут и преподнесут.