Неотосланные письма (Повесть и рассказы)

Пораженный внезапной смертью командира, я остолбенел. Острой вспышкой пронзила мысль: „Он, он убил его!“

Больше я не ввязывался в разговор с главврачом. Я понял — он враг. Он убийца. Но сейчас я задаю себе вопрос: „Не было ли сочувствием врагу, соучастием с ним то, что я, зная о его вредительстве, не сообщил о нем в соответствующие органы и, наконец, не сумел спасти командира? Это было сочувствием?“

Вскоре позвонили по телефону и справились о состоянии здоровья командира.

— Тяжелое горе постигло нас, товарищи. Командир Кахарманов умер сегодня ночью, — ответил главврач.

У меня закралось сомнение — главврач был наигранно печален при телефонном разговоре и даже после, делая утренний обход, он вдруг пригласил меня с собой и выглядел растерянным.

Но я никому не сказал о своих сомнениях, слишком мало верилось в то, что Кахарманов остался жив.

Дальнейшее сложилось так. Брошенный в мертвецкую командир перед рассветом пришел в сознание. Сначала он просил пить. Потом почувствовав, что зябнет, начал шарить руками около себя и понял, что лежит среди покойников в холодной мертвецкой. Собрав последние силы, он подполз к двери и стал кричать и стучать. Он долго кричал, даже охрип. Он стучал до тех пор, пока силы не оставили его… Передохнув, снова стучал. Его услыхал охранник и спросил через дверь:

— Кто там?

— От…крой, пожалуйста… от…крой…

Открыв дверь, охранник, человек набожный, перепугался, увидев перед собой полураздетого, среди покойников, человека, с трудом поднимающего голову и говорящего: „Дай руку…“

Охранник закричал, принялся молиться. На крик сбежались врачи и некоторые больные. Кахарманова снова положили в палату. Узнав меня, задыхаясь, он тихо сказал:

— Что вы делаете, доктор. Мне кажется, у вас черный халат… Но я буду еще бороться.

Я не знаю, как я не покончил с собой. В каком состоянии я был — не помню. Помню, что убежал из города Ч. Уже находясь в другом городе, я прочитал в одной из газет о смерти Тагира Кахарманова в госпитале.

Я снова задаю себе последний вопрос: „Не я ли был виной смерти Кахарманова? Я“.

Прошло два года. Я жил как дикарь. Меня преследовали слова: „Что вы делаете, доктор? Мне кажется, на вас черный халат“. Я забывался только на работе. Я старался честным трудом смыть с себя прошлое. Я работал ночами, но мне казалось, что я делаю слишком мало, чтоб считать себя честным человеком.

Меня премировывали, но каждый раз, принимая подарки от друзей, я не мог открыто смотреть в глаза, будто слышал: „Что вы делаете, доктор?“

Я старался не выделяться. Я избегал наград, похвал. Но время залечивает раны, стирает следы. Я немного успокоился.

Но недавно, посетив на дому больного мальчика, я увидел на стене портрет Тагира Кахарманова, снятый, очевидно, в 1920 году. Снова на меня нахлынуло прошлое: палата, мертвецкая… Я испытываю мучительные угрызения совести. Мне кажется, я сойду с ума. Я не боюсь ареста. Вовсе нет. Меня не пугает арест. Я не могу смотреть людям в глаза. Это страшно. Я не могу разговаривать с женой, детьми. Прошу вас наказать меня и тем самым освободить от суда совести. Иначе я не успокоюсь… Я не пишу вам адреса своего. Я сам принес письмо и жду вашего решения.

Риза Раджапов».

Утро зажгло солнцем окна. В комнате посветлело. Устланный чистой скатертью стол празднично дымился пирожками и блестел жарким самоваром.

Раджапов, выйдя из прокуренного кабинета, удивился, улыбнулся виновато и сказал:

— Доброе утро. Вы садитесь. Я скоро вернусь…

Он ушел. Били часы, перечеркивая стрелками минуты. Его не было.

Он торопился. Он почти бежал по улице. Передав письмо в комендатуру, он сел, ожидая вызова. Уперев подбородок в руку, он думал: «А дома ждут. Может быть, придется очень долго ждать. Как они будут без меня? Надо написать им. Возможно, дадут свидание».

— Пройдемте в шестидесятую комнату. Я провожу вас, — услышал он и, поднявшись, тяжело ступил на лестницу. Когда открыл дверь, навстречу из-за стола приветливо поднялся человек усталый, с седыми висками, поправил ремень.

— Садитесь, Риза Валеевич.

— Спасибо. Я пришел, лучше поздно чем никогда. Вы прочитали мое письмо? — он смял пальцы в кулак.

— Ваше письмо прочитал начальник отдела. Но из-за неотложных дел он пока не может вас принять. Он поручил мне пока побеседовать с вами. Так вот, товарищ Раджапов, все что написали, нам известно.

— Как известно?! Я же никому об этом не рассказывал.

— Дело, о котором вы пишете, разбиралось еще в 1921 году и закончилось.

— Не закончилось! — сказал Раджапов и встал. — Если закончилось, так почему же меня не арестовали?

— Во-первых, вы скрывались; во-вторых, ваше преступление не в такой уж степени тяжелое, как вы его описываете; в-третьих, когда вас разыскали, стало известно, что вы изменились, сильно изменились. Вот что, товарищ Раджапов, я бы вам советовал идти домой и продолжать свою работу.

Раджапов почувствовал облегчение, точно он все это время карабкался на большую гору, нависал над пропастью, обдирал ногти, полз по острым камням. Все кончилось разом. Весело зазвонил телефон.