Неотразимое чудовище

— Знаешь, Данич, договаривайся сама.

Я кивнула. Мужчинам ведь зачастую недостает душевной тонкости, разве нет?

— Люда? Это Александра Данич. Я сегодня заходила к Ванцову.

Она молчала, потом нерешительно произнесла:

— Да, я вас вспомнила.

— Люда, мне очень нужно с вами поговорить. Когда мы сможем увидеться?

— Надо полагать, что наша встреча должна остаться тайной для Ванцова, — догадалась Люда.

— Да, — сказала я. — Собственно, меня интересует Воронцов.

Она замялась.

— Люда, вы же не верите в его виновность!

— Я… не знаю. Может быть, я просто не хочу верить? — очень тихо произнесла она.

— Давайте встретимся, — попросила я. — Может быть, мы…

— Мы ничего не сможем сделать, Саша. Я о вас слышала, честное слово! Ванцов считает вас детективом от бога, но, я боюсь, даже вы ничем тут не поможете. Если бы Игорь Александрович хоть что-то сказал, а он молчит. Честное слово, Ванцов очень хочет ему помочь и злится от бессилия…

— Люда, давайте все-таки встретимся и обо всем поговорим.

Она помолчала немного, обдумывая мое предложение, потом решительно сказала:

— Хорошо. Договорились, через час. Давайте ваши координаты, я подъеду.

Ну, конечно, мы же не можем разговаривать при «шпионах». Я бросила взгляд на босса. Тот мое сомнение быстро понял и замахал руками.

— Не волнуйся, радость моя, я как раз собирался отбыть отсюда. Так что болтайте спокойно. Я даже не буду ставить «жучки». И вообще я не настолько симпатизирую Лешке, чтобы шпионить в его пользу! Хоть и считаю твой интерес к Воронцову довольно глупым, но признаю, что ты девочка большая, сама во всем разберешься.

Послав ему воздушный поцелуй, я продиктовала адрес и повесила трубку.

— Тебя, конечно, не интересует мое мнение, — начал он спустя некоторое время, кашлянув, дабы привлечь к своей персоне мое внимание, — но я его все-таки выскажу. Мне кажется, что ты загоняешься!

Я с интересом посмотрела на него. Ах, я загоняюсь?

— И куда это я, как ты изволил выразиться, загоняюсь?

— Вот это и вопрос — куда тебя занесет, — развел он руками. — Может быть, тебе стоит сначала все-таки подумать?

— Я подумаю, — вздохнув, согласилась я. — Непременно. Как только, так сразу. Я буду много и напряженно думать, а о результате этого непосильного процесса сообщу тебе почтой. Лет через двадцать.

— Все-таки ты еще дерзкий подросток, — печально констатировал он. — Очень хочется видеть тебя повзрослевшей и поумневшей, но я реалист. Я понимаю, что пока это невозможно. А жаль…

— Иногда, когда я смотрю на скучных взрослых типа вас с Ванцовым, я начинаю понимать Питера Пэна, — улыбнулась я. — Тоже не хочется взрослеть.

— То есть ты хочешь доказать недоказуемое и гордишься этим своим стремлением, — кивнул он с довольным видом.

— Нет, я просто хочу понять этого человека. Эта история возбудила во мне интерес…

— Сашенька, — возвел он очи к небесам.

— Меня там нет. Я здесь сижу, — рассмеялась я.

— Сашенька, а почему же тебя она не заинтересовала в тот момент, когда сам факт этого убийства потряс весь город?

«Потому что я не видела его глаз», — хотелось ответить мне, но я прикусила язык, предчувствуя гнусные инсинуации по поводу моего нездорового увлечения этим красавцем Воронцовым.

Я просто тихо процитировала Уайльда.

Любимых убивают все — за радость и позор,
За слишком сильную любовь, за равнодушный взор,
Все убивают — но не всем выносят приговор…

— Сашенька, я все понимаю. Но ты пытаешься весь мир населить поэзией, а в нем этого нет. Дай тебе волю — ты начнешь одухотворять стол, пытаясь придать ему человеческие черты. Перед тобой убийца, а ты вкладываешь в его уста «Балладу Редингской тюрьмы», которую он, возможно, и не читал никогда. Он же спортсмен, Сашка! Мастер спорта по стрельбе…

— Ага! И почему тогда он предпочел топор?

— Не знаю, спроси у него. Да неужели бы он не смог оправдаться, если бы захотел? Он предпочитает молчать…

— Аутизм, — пожала я плечами. — Или просто он хочет страданий.

— А дети? Для них он тоже хочет страданий?

— О детях я не подумала, — призналась я.

Как это я, в самом деле? Да ведь есть кому меня нанять!

Я сразу оживилась.

— Они маленькие, — прочел мои мысли Лариков. — У них нет денег.

— Хватит рубля, — отмахнулась я.

— Сначала просто посмотри в их глаза, ладно? Может, после этого ты перестанешь жалеть убийцу их матери…

— Знаешь, в чем проблема? — тихо сказала я. — Я его как раз не жалею. Это вы все его настолько жалеете, что пытаетесь взвалить все на невинного человека — лишь бы убийце Маши Тумановской спокойно жилось! А я вот как раз и не хочу, чтобы это случилось…

— Ладно, с тобой бессмысленно разговаривать, — махнул он рукой. — Пока ты сама не убедишься в вине Воронцова, наши доводы так и будут казаться тебе недостаточно убедительными…