Неотразимый бродяга

Диана вдруг почувствовала прилив необыкновенной нежности к этому человеку. Она приподнялась и обняла его сзади, положив ладони на мерно вздымающуюся волосатую грудь. Прижавшись к его телу, она стала покрывать поцелуями бледные рубцы, безжалостно исполосовавшие его спину. Но теперь это не было призывом к повторению близости, а лишь способом выплеснуть переполнявшие ее душу эмоции. Холт медленно снял ее руки со своей груди и слегка обернулся ей навстречу, не отвергая, но осторожно прекращая ее объятия.

– Уже почти полдень, – сказал он. Кивнув, она не стала настаивать на своих ласках и покорно позволила ему встать. Сама же Диана лежа наблюдала за тем, как он одевался, чувствуя, что имеет наконец право на созерцание этой интимной процедуры. Ее взгляд вновь наткнулся на загадочные шрамы, и вопрос готов был вот уже в который раз сорваться с ее губ. Холт обернулся и перехватил этот ее взгляд. На мгновение он замер, потом взял с пола рубашку и прикрыл свою изуродованную спину от ее жаждущих разгадки глаз.

– Мой отец бил меня, когда я был маленьким. – Холт принялся застегивать пуговицы на рубашке, и голос его звучал спокойно и без всяких эмоций. – Он был клоуном на ковбойских родео. Мать показывала мне его фотографии. Он постоянно мотался по разным местам, и дома мы его видели не часто. Но всякий раз когда он объявлялся, то обязательно находил повод, чтобы высечь меня, а начав, уже не мог остановиться. Мать плакала и умоляла его прекратить. Я же к концу экзекуции всегда оказывался без сознания.

– О Боже, Холт, не может быть! – выдохнула Диана в ужасе.

– Мне было одиннадцать, когда бык сломал ему ногу, бросив на ограждение арены. Когда он вышел из больницы, то должен был еще неделю провести дома. У него был сыромятный арапник, которым он и потчевал меня, не довольствуясь кулаками.

– Но ведь рядом наверняка были люди: твоя учительница, соседи, наконец…

– Это было в те времена, когда еще не признавали такой проблемы, как издевательство над детьми. То, что родитель находил нужным делать со своим ребенком, никого не касалось, тем более что наказание вполне могло быть заслуженным. – Рот Холта скривился в горькой усмешке.

– Все равно можно было как-то положить этому конец? – Ее мозг отказывался верить в то, что ситуация действительно была безнадежной и никакого рационального выхода из нее не существовало.

Холт долго не отвечал, потратив необычно много времени, чтобы просто заправить свою рубашку в брюки.

– Однажды он отсутствовал примерно месяц, и мать сказала, что отец должен приехать домой на выходные. Когда она пошла в продуктовую лавку, я сбежал из дома. Я поклялся себе, что больше он никогда меня не ударит. Через два дня полиция вернула меня обратно. Мать была дома одна. Она сказала, что отец разыскивает меня. По ее словам, он обещал больше меня не трогать. Но, когда он пришел, по его взгляду я сразу же понял, что все его обещания не более чем ложь. Он принялся орать, что я огорчаю мать своими фокусами и скоро просто сведу ее с ума. Когда же в его руке вновь появилась плеть, я бросился от него в спальню. Так как матери часто приходилось оставаться одной, у нее в шкафу всегда стоял заряженный дробовик. Я запомнил, как отец говорил мне однажды, что если хочешь выстрелить в кого-то с близкого расстояния, то дробовик лучше, чем пистолет. Не знаю, действительно ли я хотел его застрелить или просто собирался попугать. Я взвел курки и наставил стволы на дверь. Когда же он появился в проеме, я не раздумывая нажал оба курка.

Диане стало не по себе. Она и сама почувствовала, что побледнела. Лицо же Холта оставалось спокойным. Он застегнул кожаный пояс брюк и наклонился, чтобы обуться.

– Дела на меня заведено не было, во-первых, ввиду обстоятельств убийства, а во-вторых, из-за моего несовершеннолетия. Как бы то ни было, меня все-таки продержали за решеткой месяца два, а потом сдали матери на руки. Позже мы переехали в… Аризону.

– Это ужасно, – только и могла вымолвить Диана.

– Если бы все начать сначала, я сделал бы то же самое. – Холт исчез за дверью ванной комнаты.

У Дианы ушло несколько долгих минут на то, чтобы прийти в себя от услышанного. Наконец она встала с постели и начала одеваться. Присоединившись к Холту в гостиной, Диана не знала, что сказать, да и говорить, собственно, не было больше никакого настроения.

– Мне надо посмотреть одну из лошадей. Увидимся за ленчем. – Он открыл противомоскитную сетку и остановился на пороге, пропуская девушку вперед.

– Да, конечно. – Всего лишь вежливые фразы в попытках умолчать горькую правду. Сын, который ненавидит своего отца… тогда и сейчас…

Быстрая езда верхом под теплым и ласковым утренним солнышком не избавила Диану от скверных ощущений и тяжести на сердце. Похороны Руби были назначены на следующий день, но ее угнетенное состояние и угрызения совести не были связаны с его гибелью. Она перевела лошадь на шаг и направила ее к конюшне в объезд жилых построек, не желая ни с кем встречаться. Диана угрюмо смотрела на раскачивающуюся из стороны в сторону лошадиную голову перед собой.