Неотразимый дикарь

— Прошу тебя, Коннор, — простонала она. — Возьми меня, сделай меня своей женщиной…

Ей не пришлось просить его дважды.

Его большое тело накрыло ее, спрятав от лунного света. Потом она почувствовала, как он принялся мягкими и настойчивыми толчками входить в нее, с каждым разом все глубже и глубже. Памела застонала от новых, ни с чем не сравнимых ощущений. Подобного вторжения ее тело еще никогда не испытывало.

Она стала прерывисто дышать и изгибаться. Холодный мрамор под ней контрастировал с горячим пенисом внутри ее. Коннор настойчиво и терпеливо двигался в ней ритмичными толчками. Внезапно ее пронзила острая боль, словно внутри у нее что-то прорвалось, и Коннор оказался, наконец, полностью в ней.

Памела прижалась к нему всем телом, по ее щекам текли слезы. Теперь уже возврата не было. Она уже никогда не будет прежней, невинной девушкой. Она познала мужчину в самом прямом смысле этого слова.

— Памела, девочка моя, ангел мой, — ласково шептал Коннор, поцелуями осушая ее слезы.

Потом он стал медленно двигаться в ней. Первая острая боль притупилась, потом пропала совсем, уступив место нарастающему первобытному всесокрушающему предчувствию огромного наслаждения.

Коннор едва сдерживал себя, опасаясь сделать ей больно и тем самым отпугнуть ее навсегда. Большинство женщин с восхищением относились к большим размерам его орудия любви, но были и такие, что ни за какие деньги не соглашались лечь с ним в постель, советуя поискать более отважную партнершу.

Поэтому когда Памела обвила его ногами и стала двигаться ему навстречу, желая, чтобы он оказался еще глубже в ней, он был только рад подчиниться ей. Уже не сдерживаясь, он с яростной силой входил в нее снова и снова, глубже и глубже… Невольно вцепившись ногтями в его спину, Памела плыла по волнам неведомого прежде наслаждения и знала, что этот мужчина не первый из многих, а единственный для нее. Нет, она не была похожа в этом смысле на свою мать. Если завтра Коннор покинет ее, она навсегда закроет свое сердце и тело для остальных мужчин. Она проведет остаток жизни, выпекая печенье и подбирая бездомных кошек. И вспоминая лунную ночь, когда разбойник по имени Коннор Кинкейд украл ее невинность и ее сердце.

Потом она уже не могла ни о чем думать, кроме как о Конноре и высшем наслаждении соития с любимым. Его умелые ласки высекали все новые искры из маленького кремня женской сути, спрятанного глубоко внутри ее. Когда ее накрыла очередная волна наслаждения, Коннор хрипло застонал и содрогнулся всем телом, выбрасывая струю семени в ее лоно.

Обессилено упав между ее ног, он прижался лицом к ее влажной от пота шее, и она нежно провела рукой по его спине, радуясь приятной тяжести его тела.

— Милая, — выдохнул он, наконец, — ты такая узенькая…

— Прости, — прошептала Памела, — я не хотела… я не нарочно…

Коннор поднял голову и удивленно взглянул на нее.

— Это не упрек. Я хотел сказать, что мне никогда еще не было так приятно.

— Да? Это мне нравится гораздо больше, — облегченно пробормотала она, потом обняла его за шею и стала целовать. Сначала нежно, легко, потом все жарче и настойчивее… наконец, к своему немалому удивлению, она почувствовала, что поработавший на славу пенис снова зашевелился и стал увеличиваться в размерах.

Как, мистер Кинкейд? Вы опять за свое? — изумленно спросила она.

Он лукаво улыбнулся:

— Разве вы не слышали, мисс Дарби, что мы, шотландцы, славимся неуемным аппетитом в этом деле?

Она кокетливо захлопала ресницами.

— Полагаю, скромная английская девушка никогда не сможет полностью удовлетворить такого ненасытного шотландского парня, как вы, мистер Кинкейд.

— Может, и так, но я не думаю, что ей стоит отчаиваться и прекращать свои попытки. Может, если она позволит делать с ней все, что ему захочется, то он, в конце концов, забудет о своих… овцах.

И он снова стал входить в нее. Памела вздохнула и тихо проговорила:

— Почему-то мне жаль бедных овечек…

Криспин двигался по коридорам особняка неслышно, словно привидение. Было время, он смертельно боялся выходить из своей комнаты, когда все лампы в доме были погашены на ночь. Когда его мать впервые привезла его жить в этот особняк после смерти его отца, все в этом огромном доме казалось ему чужим, непонятным и пугающим.

Они с матерью прожили здесь всего несколько месяцев, когда его дядя совсем ослабел, оказался в инвалидном кресле и больше уже никогда не вставал. Для болезненно застенчивого маленького девятилетнего мальчика это кресло казалось каким-то чудовищем. По ночам ему снились кошмары, в которых он бежал по длинным темным коридорам, не в силах ускользнуть от преследовавшего его с ужасающим скрипом инвалидного кресла. Он был абсолютно уверен, что если оно когда-нибудь настигнет его, то сожрет без остатка, не оставив даже пятнышка крови на дорогом ковре.