Неотвоевавшиеся солдаты

В голосе Шермана слышалась паника, словно он понял, что немец и англичанин прервали с ним связь и были заняты тем, что уже не имело к нему никакого отношения. Шерман сделал еще одну попытку, а потом замолчал и стал наблюдать, как «мессершмитт», точно лист, падает сверху на «харрикейн», проделывавший в этот момент совершенно простой на вид, но быстрый и крутой разворот. Когда уже казалось, что немец совсем навалился на него, Керр бросил свой самолет в серию быстрых бочек и, не докончив одну из них, резко вывернул машину - эффект получился поразительный.

Вот тут Шерман увидел француза - хрупкую темно-синюю капельку, которая постепенно превращалась в жесткокрылого феникса, устремляющегося на двух старых, но полных грации уток.

- Явился этот проклятый француз! - крикнул он летчикам. - Берегитесь!..

Он понял, что ни англичанин, ни немец не слышат его. Их схватка не прерывалась. «Харрикейн» шел на вершине мертвой петли, так что какие-то секунды оба самолета летели брюхом к брюху, пока не оторвались друг от друга в широком скользящем вираже и, словно для заранее согласованного финала, проделали то же самое, с чего начали: устремились навстречу друг другу в лобовой атаке, поливая друг друга пулеметными очередями.

- Француз!.. - завопил Шерман.

Французский «мираж» свинцовым грузилом упал между двумя самолетами, словно намереваясь ободрать им носы, и в ту секунду, когда «мираж» вонзился между ними, Шерман понял, что ни немец, ни англичанин не видели этого и не слышали его предупреждений. Во всяком случае, это уже не имело значения, потому что в том последнем тонком воздушном слое, который они всегда оставляли между собой, когда Гельмут уходил вверх, а Керр вниз, не оставалось пространства, и, всецело занятые друг другом, «харрикейн» и «мессершмитт» попросту столкнулись нос о нос, рыло о рыло, кабина о кабину, пулемет о пулемет - так сказать, глаз в глаз и буквально щека в щеку; оба самолета одновременно взметнулись вверх в жарком кипении пламени, а затем дыма и разлетелись черными горящими обломками, среди которых невозможно было распознать человеческие останки.

Шерман, летчик, воевавший в Корее, зажал руками наушники, словно стараясь заглушить звуки, которых он не слышал, - он умирал вместе со своими двумя летчиками, и в том тайном уголке своей души, который он держал крепко запертым от разлагающего влияния денег, кино, процентов, всей пошлости своей нелегкой жизни, он нашел понимание того, что их убило, и это был не француз.

Он знал, что их убило давно умершее прошлое. Их предали ушедшие годы и то жуткое увлечение ремеслом смерти, которое вернулось и увлекло их назад, к бессердечию, к страсти и убежденности их ушедшей юности. Они снова стали металлом войны, ее сущностью и ее орудием, ее пушечным мясом и в завершение - ее жертвами, и они убили друг друга в безумии фаустовского превращения в прежних молодых солдат.

Шерман сел на холодный пол «веллингтона», не желая больше смотреть на невинное голубое поле этого боя, и, когда он снял старомодные защитные очки, предохранявшие его глаза от постоянных ветров, которые превращают бесплодные куски металла в птиц, он тоскливо сказал летчику:

- Ладно, Пит. Вези нас домой. Здесь нам больше нечего делать.

Примечания

1

Понятно (нем.).

2

Внимание (нем.).

3

Великолепно (нем.).

4

Страсть к путешествиям (нем.).

5

Порядок (нем.).

6

Сволочь (франц.).