Неотвратимость

Леван Ионович не спеша шел из управления торга к себе в магазин. Мужчина он не то чтобы красивый, а весьма представительный, что для директора магазина, пожалуй, более приличествует, чем просто красота. Не тучный, уверенный, степенной дородности, несколько спортивный даже, в безупречно сшитом летнем белом костюме. Лицо у Левана Ионовича мужественное, строгое, как на бронзе псевдохевсурской чеканки, что выпускают местные ширпотребы. Брови — одна прямая линия, перпендикулярная длинноватому носу с загибом на самом конце, как у ястреба. Полные, но твердые губы с чуть брезгливо опущенными уголками придают лицу породистость. По густой черни волос надо лбом ювелирно извивалась серебряная прядь. Глаза, черные, пристальные, привыкшие к точной ювелирной работе, взирают на мир рассеянно и свысока, но все замечают отлично. Заметили и «Волгу», которая приткнулась к газону неподалеку от его магазина. Серая потертая «Волга». Так себе машина. Чья это? Кто приехал? В магазин?

— Завмаг в полном расцвете сил и деятельности, — т-сказал Чепраков, следя из машины за Чачанидзе. — А хорош! Наташа, как с женской точки зрения?

Сидевшая рядом с шофером Юленкова ответила:

— Потом рассмотрю. Приглашай, Алеша.

Чепраков распахнул дверцу «Волги».

— Леван Ионович, добрый день! Мы вас ждем.

— Здравствуйте, э-э… Простите, не припоминаю.

— Разрешите представиться — инспектор Чепраков. Вы задержаны, Чачанидзе. Прошу сюда. Садитесь, садитесь.

— Леван Ионович, давай сюда, дорогой, — выглянул майор Хевели.

Чачанидзе огляделся вокруг. Светило полуденное солнце, млела в зное улица. Из его магазина вышли две девушки в коротких юбочках, остановились на ступеньках, примеряют к белым блузкам пластмассовые вишенки— красиво? Мальчишка лижет мороженое… Левана Ионовича поторопили за локоть. Он пожал плечами и полез в машину. Сел между Хевели и Чепраковым, С привычной галантностью слегка улыбнулся даме. Проехали квартала два, пока решился спросить:

— Позвольте узнать, в чем, собственно, дело? Куда вы меня?

— К вам, — добродушно улыбнулся майор. — Домой к вам, Леван Ионович. Будем, дорогой, обыск у вас делать. Постановление сейчас прочитаете или уж когда приедем?

Из протокола обыска:

г. Сухуми 30 июля 19… г.

…Произведенным обыском в доме Чачанидзе Л. И. обнаружено и изъято:

1. Набор ювелирных инструментов.                           В ящиках стола и в настенном шкафу угловой комнаты

2. Тиглей для плавки металла — 3 шт.                       Там же

3. Весы аптекарские с разновесом — 2.                      Там же

4. Колец обручальных золотых — 11 шт.                     В стенном тайнике угловой комнаты

5. Колец золотых, заготовок — 6 шт.                           Там же

6. Золота промышленного россыпного 669,5 г.             В тайнике в фундаменте надворной постройки

Все обнаруженные предметы и ценности предъявлены Чачанидзе Л. И., понятым и изъяты для приобщения к делу.

Чачанидзе Л. И. признал, что предметы и ценности, найденные в его доме, принадлежат ему, обручальные кольца сделаны им самим из россыпного промышленного золота с целью продажи. Промышленное золото куплено для этой цели у незнакомого мужчины, по-видимому, грузина, имени и адреса которого Чачанидзе не знает.

Других заявлений или жалоб от присутствующих при обыске не поступило.

Далеко на востоке, на другом краю государства, белый день стоит над Магаданом, над колымской тайгой, и реками, и приисками.

Далеко, за тысячи километров от Черного моря, начал рабочий день сибирский город Чита. Идут на работу люди, едут в троллейбусах, на мотоциклах и велосипедах, идут и едут созидать, творить, делать нужное всем дело. Идут и едут они, отдохнувшие, веселые, бодрые. Хорошо им спалось — людям труда, людям с чистой совестью.

За тысячи же километров от Черного моря только еще просыпается город Красноярск. Играют солнечными блестками волны Енисея.

После ливня свежа ночь над Черным морем, над курортами и пляжами. Спит Сухуми, спит Гудаута, спят горы, сады, и шелестит ласково морская волна.

Не спит Леван Ионович Чачанидзе. Локти уперлись в колени, лицо ладонями сжато, сутулится спина. Отводит руки, тупым взглядом обводит камеру, будто все еще ему не верится… И опять — в ладони, чтобы не чувствовать, не слышать чей-то храп рядом, не думать… Но не думать нельзя. И вспоминает Чачанидзе…