Неотвратимость

— А Липский немало времени провел именно возле этого ряда с дорогими пальто. Все доказывал Федору Матвеевичу, что мы их напрасно держим в торговом зале, а не в складе, где созданы какие надо условия для хранения. А наверху, мол, и температура непостоянная, и свет солнечный на них попадает.

— Зачем же понадобился этот ряд? Думаете, тайные заметки для вора на избранных манто делал?

— Кто его знает, что он там творил. Я сказал, что видел. Только не зря он шастал к нам. И не зря еще в парадном все покуривал, откуда пролом был устроен. Такой тип зря ни одного шага не ступит.

— А вы его и в парадном замечали?

— Не я. А Роза. Не впервой, говорит, Липский там стоит, когда я с обеда возвращаюсь. Зачем он в парадном стены подпирал?

— Случайно, возможно. Троллейбусная остановка недалеко. Или условился с кем, ожидал.

— Случайно и чирей не вскочит, извините за грубость.

— Что-то не очень последовательно вы заключаете нашу беседу. — засмеялся Петр.

— Не знаю, не знаю. Впрочем, вы, может, и правы. И мне, старому дураку, незачем напраслину на человека возводить…

* * *

Снова квартет друзей ломает головы над тем, какие из добытых фактов считать полезными, класть в копилку верных ориентиров, а что отбрасывать как ненужную шелуху, на поиски которой только понапрасну затрачено время.

Петр, Валерка и Сергей уходят — их ждут очередные проверки. А Павел остается, через час ему надо делать подробный доклад: все, что связано с Каменщиком и сберкассой, остается под неослабным контролем руководства управления. Что же он доложит?

Иногда в процессе расследования преступления уподобляют решению сложной математической задачи, уравнения со многими неизвестными. Но строгая математическая наука подчинена раз и навсегда установленным законам, она оперирует известными формулами, и лишь от знания, опыта, дарования ученого зависит, насколько быстро он сумеет справиться с подсчетами, выдать правильный ответ. А розыск преступника? Да нарушитель закона каждый раз такие номера выкамаривает, розыск его чреват столькими неожиданностями, что к нему с одними и теми же мерками и подходить нечего. Что ни новая встреча с человеком, то своя специфика, свой подход и… своя загадка. И стечение обстоятельств, казалось бы абсолютно бесспорных — ну, еще шаг, и все откроется, все станет на свои места! — вдруг оборачивается совсем иной стороной, и опять надо начинать снова. Так с какими же выводами он пойдет к начальству?

Павел встает и прохаживается. Берет со стола Сереги Шлыкова и машинально листает толстый том «Руководства по криминалистике» Локара. На переведенную у нас книгу этого известного француза в библиотеке управления образовалась целая очередь. Серега изловчился как-то, используя свою давнюю дружбу не столько с библиотекой, сколько с библиотекаршей, и вот группа Калитина расширяет свой кругозор. Павел тоже прочел Локара. Ничего не скажешь, и мысли дельные и советы в принципе подходящие. Даже Шерлока Холмса посчитал нужным упомянуть: дескать, детективные рассказы Конан-Дойля вовсе небезынтересные для специалиста. Криминалистика действительно взяла в свой арсенал исследование, например, соскобов грязи, о которых писал Конан-Дойль. Так же, как не обошла вниманием весьма интересные рассуждения Эдгара По о психологии обыска. Или взять научно обоснованные приемы допроса преступника, которые так великолепно демонстрирует в своих произведениях Сименон. Совсем не бесполезно использовать их, эти приемы, и профессиональному следователю. Все это так. Но каково пришлось бы Холмсу времен Конан-Дойля и современному Холмсу, созданному воображением Жоржа Сименона, методичному и уравновешенному инспектору Мегрэ, окажись они в наших условиях? Психология преступников, логика их действий, о которых писали Эдгар По, Конан-Дойль, пишет Сименон и которые рассматривает с позиций науки Локар, разбираются под углом зрения буржуазного мира, его законов, его особенностей. А у нас откуда взялся рецидивист Каменщик? Как может он совершать преступления и такое долгое время оставаться неуловимым?

Еще в университете Павел не на жизнь, а на смерть схватывался во время семинара с молодым преподавателем, который вел занятия со студентами-второкурсниками. Тот утверждал, что в социалистическом обществе нет и не может быть социальных причин преступности.

— Но это же смешно. Это же все равно что заявлять, будто причины преступности биологические или что преступность вообще не имеет причин, — пожимал плечами Павел.

— Значит, по-вашему, выходит, что в природе капитализма и социализма в равной степени заложены социальные явления, толкающие или могущие толкнуть людей на преступления?

— Извините, но вы или не понимаете, или не хотите понять то, что я говорю.

— Есть еще вариант, — пришел на помощь другу Сергей Шлыков, почувствовавший, что полемика приобретает нежелательный уклон. — Вероятно, ты, Павел, недостаточно точно формулируешь свои мысли.