Неожиданная Россия

"Во всю ночь с 26–го на 27–е число, – вторит ему участник сражения Николай Муравьев, – слышался по нашему войску неумолкаемый крик. Иные полки почти совсем исчезли, и солдаты собирались с разных сторон." Раненые уже не могли кричать, кричали живые, тщетно отыскивая в темноте расположения своих уничтоженных полков.

Вся Можайская дорога была покрыта ранеными и умершими от ран. Даже безногие и безрукие не оставляли своего оружия. Ночь после битвы выдалась холодной, раненые, разбредаясь по окрестностям, зарывались от стужи в солому и там умирали. Повозка генерала Ивана Васильчикова в темноте на обочине дороги проехала по соломенной куче, в которой укрывались раненые. Несколько человек задавило насмерть. Накануне генерал Васильчиков, защищая со своей дивизией батарею Раевского, потерял под собой убитыми шесть лошадей и сам был тяжело ранен.

Обессиленных раненых давила и отступавшая артиллерия. "В памяти моей осталось впечатление, – вспоминал Н.Муравьев, – виденного мною в канаве солдата, у которого лежавшая на краю дороги голова была раздавлена с размазанным по дороге мозгом. Мертвым ли он уже был, или еще живым, когда по черепу его переехало колесо батарейного орудия, того я не был свидетелем."

Лекарей не хватало. Помните, как у Толстого: "На перевязочных пунктах на десятину места трава и земля были пропитаны кровью…" Некоторые из врачей, обессиленные огромным потоком раненых в течении дня, к ночи уехали в Можайск, и большая часть раненых осталась без медицинской помощи. Не хватало и подвод. Накануне сражения собрали огромный обоз, но его не хватило и на десятую часть раненых. Те из них, кто мог передвигаться, шли пешком к Москве.

На другой день после битвы, рано утром, во французском лагере вдруг поднялась тревога, докатившаяся даже до палатки Бонапарта. Старая гвардия императора схватилась за оружие, что после победы казалось позором. Окружение французского императора еще считало прошедшую битву победой. Неизвестно по какой причине возникшая тревога улеглась сама собой, и когда рассвело, французы с удивлением увидели, что русской армии нет, она ушла. Впереди простиралось поле, заваленное трупами. И чем дольше завоеватели разглядывали этот страшный пейзаж, тем дальше ускользала от них победа, казавшаяся еще ночью такой бесспорной.

До полудня то, что ещё называлось Великой армией, оставалось в бездействии. Французские генералы впервые с тревогой заметили, что армии как бы и нет. Остались императорские гвардейцы и немногочисленные солдаты с офицерами, охранявшими полковые знамена. Остальные разбрелись по полю битвы и окрестным деревням, большинство – в поисках пропитания и трофеев, меньшая часть – для помощи раненым товарищам.

Раненых было свыше двадцати тысяч. Лейб-хирург французской армии Ларрэ собрал фельдшеров со всех полков, подоспели походные лазареты, но всего этого оказалось недостаточно. Позднее Ларрэ жаловался, что ему не было выделено в помощь ни одного отряда. Раненых переносили в Колотский монастырь в миле от поля боя и в уцелевшие поблизости дома. Мест на всех не хватало.

В полдень император Франции выехал для осмотра поля битвы. Привыкшие к ужасам войны короли, маршалы и генералы из наполеоновской свиты были потрясены, не меньший шок испытывали и простые солдаты и офицеры:

"Еще ни разу место сражения не являло собой такого ужасного зрелища."

"Никогда еще земля не была в такой мере усеяна трупами."

"Решительно, ни на одном поле сражения я не видел до сих пор такого ужасного зрелища."

Эти строки из мемуаров графа де-Сегюра, генерала Коленкура и младшего офицера Ложье почти одними словами передают ужас несостоявшихся победителей.

Погода, накануне, во время битвы такая хорошая, теперь испортилась. День был пасмурным, шел дождь, холодный порывистый ветер трепал плащ императора. При виде Наполеона среди солдат, бродивших по полю среди трупов, раздалось несколько вымученных возгласов приветствия. Обычного энтузиазма при появлении любимого полководца уже не было. Солдаты сомневались в победе.