Неожиданная Россия

Племянник могущественного шефа жандармов Константин Бенкендорф в 1845 году командовал батальоном, участвуя в нескольких экспедициях против чеченцев и черкесов. В своих мемуарах он описал весьма колоритную и показательную сцену, произошедшую на базаре в крепости Грозной (ныне город Грозный). Там солдаты Апшеронского полка подрались с чеченцами, не выяснив цену баранов. Прибежавшие на шум потасовки рядовые Куринского полка бросились на помощь не солдатам, а горцам, объясняя своё поведение так: «Как нам не защищать чеченцев?! Они – наши братья, вот уж 20 лет, как мы с ними дерёмся!» В данном случае «мы с ними» было двояким – солдаты то воевали против этих чеченцев, то вместе с ними воевали против других горских племён.

За десятилетия службы солдаты кавказских полков перенимали и образ жизни и психологию своего врага. Тем более, что в ходе полувековой Кавказской войны противник неоднократно становился союзником и наоборот – племена и роды горцев, перманентно враждуя друг с другом, легко заключали союзы и перемирия с русским командованием и так же легко их нарушали. Понятие «мирного» и «немирного» горца было весьма относительным, переход на сторону противника на являлся изменой роду и большинством горцев психологически не осуждался. Родоплеменная мораль жила в другом измерении нежели государственные абстракции присяги и устава.

Русские солдаты, по сути неграмотные крестьяне, в юности попавшие из глухих деревень на Кавказ в условия непрерывного и непонятного полумирного-полувоенного существования, за годы службы легко перенимали эту психологию соседей-горцев. И побег из казармы в соседний горный аул, по сути ту же деревню, психологически сильно отличался от перехода на сторону чужой регулярной армии. Поэтому кавказские войны в процентном отношении дали куда больше перебежчиков, чем жестокая война с Наполеоном.

Ещё военные историки XIX столетия не без удивления заметили, что солдаты кавказских полков по сути копировали «племенные» отношения горцев – сохраняя верность роду или племени, горцы легко воевали против соседей из родственных племён. Так и бежавшие в горы русские солдаты, обычно отказывались воевать против «своего» полка, но без смущения стреляли в военнослужащих чужих частей.

Весь этот сложный психологический комплекс, за годы конфликта превращавший солдат из чинов регулярной армии в членов своеобразного отдельного племени, военные историки назвали «приватизацией войны». Война становилась не выполнением абстрактного долга и бюрократического приказа, а личной жизнью и бытом. И в специфических условиях кавказской «герильи» такая жизнь зачастую приводила человека в дом врага – тем более что с этим врагом не только воевали, но и жили бок о бок на протяжении десятилетий. Дезертир «всего лишь» менял своё кавказское полковое «племя» на племя горцев.

«Шамиль дает свободу дезертирам…»

За полвека Кавказской войны имам Шамиль был единственным лидером горцев, кто не без успеха пытался создать регулярную армию для противостояния России. В отличие от обычных родоплеменных вождей, он являлся политическим лидером с универсальной исламской идеологией – сторонник определялся не кровно-родственными узами, а идейно-политическим выбором, оформленным в духе того места и времени принятием суфийского ислама-«мюридизма».

Именно поэтому Шамиль вёл целенаправленную политику по привлечению и использованию дезертиров. В 1840 году он писал своим наместникам-«наибам»: «Известно, что бежавшие к нам от русские верны нам и заслуживают доверия… Перейдя к правоверным, они очищаются. Давайте им всё, что нужно для жизни и нормального существования». Имам велел каждого перебежчика доставлять к нему, лично допрашивая и определяя их дальнейшую судьбу. Артиллеристов, кузнецов и специалистов других редких в горах профессий он оставлял при себе.

Все права полноценного члена общины получали те перебежчики, кто принимал ислам и женился на местных женщинах. Шамиль даже лично совершил обряд бракосочетания нескольких новообращенных дезертиров и горских женщин из разгромленных аулов. Штабс-капитан Руновский, немало повоевавший на Кавказе и лично знавший Шамиля, вспоминал, как многие из местных женщин покидали дома своих родителей, чтобы выйти замуж за русских перебежчиков, поскольку последние обращались с женщинами значительно лучше, чем горцы.